[indent] Новый дом — это всегда куча хлопот, которые сыпятся, как вещи, наспех засунутые в шкаф на верхнюю полку, ты про них и думать не думал, полез, и н-на тебе, красавец, всю кучу на голову. Вот так и у Джеймса Райта, который, поддавшись внезапной блажи (которая даже не то, чтобы вызревала давно) вместо квартиры завести дом, не обдумав всех за и против, вскрыл тайную кубышку, купить-купил (с выбором даже не мучился, так свезло увидеть и влюбиться), а сопутствующие хлопоты не учел, и сидел теперь в свалившейся куче, каждый приезд разгребая по чуть-чуть и уже матерясь. Стало не до поездок, не до тусовок, не до мозговыедающих чаепитий с матушкой. Потому-то подполковник и не спешил праздновать новоселье, приглашая семью, потому что в глубине души хотел побыть один, без всех тех проблем, что волочил за собой каждый возлюбленный член его обожаемой семьи.  Хотел наслаждаться отдыхом в гостиной, потягивая из початой баночки холодное пивко, разбросав по креслам одежду и вытянув ноги прямо в ботинках на дубовый столик, под просмотр необременительного для мозгов сериальчика, пока кругом бушевала пандемия. Ему хватало стояния на ушах (и едва ли не в прямом смысле) на работе, когда всех военных гоняли по поводу и без повода в режиме готовности полностью перехватывать управление ситуацией на себя, если дело станет полной жопой, чтобы еще и дома выдерживать нравоучения, поучения, критику, жалобы, нытье и весь тот нескончаемый поток дерьма, что ведром могли вымахнуть из себя на него родственники.
[indent] К простору надо привыкнуть, за неимением времени на освоение пространства в двести квадратов Джеймс обосновался только на маршруте спальня-гостиная-кухня, но в тишине стен был этим более чем доволен, словно временно за борт вышвыривая и проблемы всего мира, и крах экономики стран, и смертность среди населения, и прочие неурядицы. Да, за свои действия нужно нести ответственность, принимая решения, но кто ж вам сказал, что решения обязательно в этом случае должны нравиться окружающим? Изматываемому постоянным рабочим напряжением организму нужен отдых и покой, и пусть катится хоть вся Земля прямо в Ад, телефон и мессенджеры будут выключены на все выходные.
[indent] Но как бы вам и не так, господин подполковник.  Всегда найдется кто-нибудь, кто, как всадник Апокалипсиса, явится и обязательно похерит весь комфорт одиночества.  Стук в дверь вызвал у лежащего в кресле с вытянутыми на стол ногами Райта возмущенное закатывание глаз, связанное с долгим ожиданием. Вообще-то он проигнорировал бы любой стук, если бы не сделал уже сорок минут назад как доставку еды из любимого ресторанчика, которую и ждал, заливая сердитое ворчание в желудке пивом. Но, в святой вере в то, что мольбы голодного человека были, наконец, услышана, подполковник слетел пташкой с кресла как с жердочки, босыми ногами по теплым коврам пошлепав, как был, в джинсах и потрепанной жизнью футболке, в сторону, выводящую в прихожую, а там и к входной двери.
[indent] Но, стоило открыть дверь размашистым жестом, как вся радость улетучилась, сменившись досадой. К гадалке не ходи, ясно, кому спасибо говорить за нарушенную благодать. Итан, сучок ты этакий! Спасибо, блять, удружил. Явление на пороге Эвелин сильно не тянуло на явление Христа народу, поскольку Христа-то народ страстно ждал, в отличие от Джеймса. Для полного счастья осталось, чтобы сестрица и мамашу с папашей за собой притащила, и то, что прямо сейчас их нет, вообще ничего впредь не гарантировало. Сердито нахмурив брови, Райт возвел очи к небушку, вздохнул и буркнул, отходя в сторону от прохода.
— Заходи, раз пришла. Чем обязан? — не очень то любезно, но что поделать, бывали у подполковника дни мрачного настроения, которое из безобидной меланхолии мгновенно скатывалось в негативное отношение ко всему на свете и непрекращающемуся ворчанию, стоило дню пойти не так, как мужчина хотел.

[indent] По правилам, заведенным в доме Райтов с детства, все должно быть упорядоченно, потому что только мир приобретает гармонию предсказуемости. Но почему в этом упорядочивании его родня решила, что, если Джеймс Райт дома, значит, обязательно с бабой, внятный ответ ему вряд ли выдали. В их головах это просто факт, а как иначе? Видать, он такой вечно скучающий Казанова с бокалом вина, которому две минуты одиночества смертная мука. Но не сказать, чтобы подполковника это так уж и мучило, больше забавляло, пока никак не мешало жить в выбранной и комфортной манере. Коротким таким соблазном мелькнуло желание подыграть, болванчиков покивав Эвелин согласно, чтобы его оставили в покое и в этот раз, этак смущенно потупив глазки и румяня щечки с извинениям, дескать, не хотели помешать.
— Не, — вместо этого, с пяток секунд подумав, лениво признается подполковник. — Один. Отдыхаю.  — Апрель, конечно, месяц  весны, и должно быть тепло, но почему-то не было, хотя бы достаточно для того, чтобы Райт не начал подмерзать в своем не утепленном наряде, стоя с открытой дверью на растерзании у окружающей среды. Поэтому, подперев дверь задницей и наклонившись вперед, к сестре, он молча приобнял её ладонью под поясницу и пихнул в пахнущее прогретой древесиной тепло дома, что, наконец, позволило ему закрыть входную дверь и, поежившись плечами, сбрасывая осевший на них уже холодок, с толикой галантности предложить даме помощь с верхней одеждой по части снятия той с плеч и водворения на вешалку.
[indent] Налево от положения входящего в дом, через небольшую проходную комнату с вешалками, шкафами для верхней одежды и попутной ерунды, которой валялось в избытке, можно было пройти в уютную гостиную с камином, где сегодня и бездельничал офицер; а вот если от входа повернуть направо, сразу окажешься на кухне, но туда ему было не надо, сомневался, что надо Эвелин. Пройдя насквозь кухню, можно было попасть в еще одну гостиную (или гостевую комнату, тут он и сам не разобрался, такой большой и еще необжитый до конца дом после двухкомнатной квартиры казался Критским лабиринтом, только Минотавра не хватало). Вся гостиная была отделана деревом, стилизована под этакую простоватую старину, хоть глаза закрывай и представляй, как какой-нибудь канадский богач лет этак сто назад, сбрасывая из натурального меха шубу в прихожей комнате на руки прислуге, грузно шествовал сюда, к огню камина, растирая покрасневшие от мороза руки, и плюхался сидалищем на диван (хотя, конечно, кожаный диван маленько из этой картины по мнению Джеймса выбивался), поднимал ноги прямо в унтах и клал на деревянный кофейный столик, выпуская грозное «Уууууф» в бородищу.  А ему уже несли горячего молока али чего покрепче там, чтоб барин не заболел, ну его нафиг.
— В следующий раз скажу — заходи, так заходи сразу! — раздалось басовитое ворчание, поскольку, сам Джеймс вынужден был оставить сестру в прихожей снимать с себя все, что ей там, окромя верхней, надо, и ушлепать в гостиную, где у столика сиротливо потерялись тапки. Босы ножки не планировали так долго на крыльцо смотреть с порога, а теперь вынуждали хозяина сожалеть, что те были так бессовестно позабыты. Зато, нырнув в войлочное тепло, подполковник блаженно прикрыл глазоньки и пошлепал обратно.
— Чай? Кофе? Вискаря наплескать? — вновь минуя сестру уже в другую сторону, а именно к кухне, на ходу, не задерживаясь, выдал дежурный интерес, поскольку понятия не имел, чего там белокурая душенька соизволит. Зато по выбранному нетрудно понять, с какой целью приперлись: если чаю-кофею, может и просто так соскучилась, а если чего покрепче, явно разговор на носу не из будничных.  — Тапки в шкафу, если хочешь, внизу,— хлопок по шкафу для верхней одежды, — но можешь в сапогах, не принципиально вообще. — И скрылся в проеме, ведущем мимо входной в сторону кухни.

[indent] Так интересно устроена эта штука «ж-жиизнь», что время идет, и все меняется. Ты запоминаешь маленькую вертлявую девчушку, которую все хором зовут принцессой, потому что она единственная долгожданная дочь в большой семье, где нарожали одних пацанов, а еще такая хорошенькая и миленькая, что иначе и не назовешь. И как-то так выходит, что могут пройти долгие годы, девочка та давно вырастет, превратится в женщину, а в твоих глазах все равно будет той маленькой, смешно дующей губки, принцессой в её пышном платьишке, похожем на розовое облако. Может пройти вся жизнь, отзвенеть последние колокола, а мозг так и будет видеть это розовое зефирное нечто, топающее сандаликами тебе навстречу, спотыкающееся и до колик смешно падающее прямо в грязную лужу возле вымощенной дорожки (потому что мистер Райт, скотина, так и не засыпал, а ведь жена ему говорила!!!). И яростный вопль тигрицы: Джеймс Райт!!! Не смейте ржать над сестрой, немедленно помогите ей, молодой человек! Молодому человеку там едва ли семь исполнилось, он и так задолбался ловить по двору другого карапуза пяти лет, которого (в отличие от Принцессы) как любого нормального мужика в коротеньких штанишках на подтяжках в лужу прямо неистовой силой тянуло, но, прекращая хохотать в голос и похмыкивая себе под нос, покорно идет и вылавливает из грязи уже орущую во весь непереводимый детский мат сестру.  Трагедия же, платье испорчено, прическа в редкие кудри испорчена, рожа чумазая, туфельки с гольфиками промокли, какая ж тут принцесса теперь.
[indent] Сколько лет минуло, а так и осталось: бегай, Джимми, за выросшими карапузами и лови их очередной лужи, подкинутой жизнью, для мамы ничего не изменилось. Самого Джимми никто никогда не ловил, своим лбом расшибались булыжники во дворе, ссаживались локти и коленки, а потом, будьте добры, молодой человек, сами вставайте и не смейте реветь, вы не мужчина, что ли.  Но Джеймс давно, в отличие от матери, перестал считать, что ловить карапузов — то, что им нужно, потому что они не тепличные растения, пока сами свои шишки не ощупают, не успокоятся. И все равно бывало и не устоять, чтобы по привычке не влезть в их жизнь. То в жизнь Итана, пытаясь уберечь того от очередной раз разбитого сердца, которое тот сращивал обратно долго и со скрипом. То в жизнь Эвелин, пытаясь развеять её утомление хандрой, лично сопроводив в Италию, как оказалось снова, зря.  Достаточно одного, по сути, случайного совпадения факторов, чтобы пелена детских образов развеялась, и смешная карапузиха, которую нужно ловить, предстала давно выросшей, изящной женщиной, похожей на стеклянного эльфа. Она смеялась, там, жаркими вечерами Италии в казино, чуть выигрывая, и встряхивала волосами, бросаясь многозначительными взглядами, как те знойные красавицы, заточенные в вечерние платья всеми своими сочными фигурами, только вот в чем дело, не отделаться было уже от ощущения, что все это соблазняющее действо и в этом случае направлено было на него. И, если в случае красавиц-то Джеймс вопросов не находил, то в этом переставал удачно складывать одно с другим. Но, если уподобление хищным акулам вечера, сильно обнажающим свое влияние на чужую похоть, в ней коробило и обижало, то вот против грустных, чуть раскосых глаз, подернутых какой-то неразгаданной дымкой печали, обнажающих трогательную хрупкость души, устоять оказалось сложно.
[indent] Что сделано, то сделано, так всегда считал Райт и менять правила своей игры не собирался. Под алкоголем, романтикой вечера и лихим выигрышем и не такие люди творили и не такие глупости, но такая глупость простительна. Непростительна та, которой дают повториться снова. Так что, отправившись на кухню как ни в чем не бывало и наполнив с фильтра чайник, щелкнул колесиком на плите, поджигая комфорку и водружая на нее его, Райт заглянул в холодильник.
— Еда, в общем-то есть, только её еще при… — договорить он не успел, запоздалая бесстыже пицца, наконец, явилась. Хотелось верить, шлепая до двери, что пицца, еще один визит еще одного родственника сегодня он уж точно не пережил бы, что матушки, что Итана. Первая слишком любила совать нос в его жизнь, второй в своей запутался, как лосось в сети, и этими метаниями достал даже брата.   Но нет, повезло, все же пицца.
— Ростбифа нет, есть пицца, — сообщил он сестре, проводив курьера и принеся коробку в гостиную, опустив на столик. — Так что налетай. Сейчас чаю принесу.
[indent] С подносом с заваренным чаем и кружками подполковник явился немногим позже, поставив на столик и тот, после чего уселся в соседний диван, словно специально подальше от сестры, закинув ногу на ногу и уставившись на ту выжидающе.

— Отлично, — лениво отозвался старший брат, подпирая голову одной рукой, как смиренный ученик средних классов, внимательный ко всему, что, черт подери, ему соизволит выдавать учительница, но, на самом деле, витающих в своих неведомых облаках. — Я ж обжился, устроился, как еще мне тут должно быть? — войска выстроились, по ровной линии поля вперед двинулись полки сарказма, потому что и беглым взглядом, глядя на красивую, со вкусом подобранную в гостиной мебель, она была выбрана риэлтором в соответствии с её видением дома, а вот Джеймса мало можно было обнаружить в этих интерьерах, он все еще был как будто случайный гость, зашедший в чужую хату.  — И как же такое чудо могло случиться, что наша любимая мамочка еще не в курсе, обычно её ушам все приходит раньше сводок налоговикам.  Неужели мои малыши научились держать язык за зубами? — спокойное, без гримас, лицо казалось настолько расслабленным и естественным, что и не поймешь с разгону, изволит ли барин язвить или молвит думу серьезную.  — Я бы и подумал так, да вот одна гостья мне сегодня нашептала: не-а, не научились. — он начал говорить только тогда, когда сестрица, нахозяйничав, заявилась обратно с предметами посуды. На кой хрен они ей понадобились, Райт понятия не имел. Поиграть в молодую копию мамули, которой жизненно необходимо было разложить пиццу по чистым, любовно вылизанным тарелочкам (иначе ж никак, Сатана явится и в Ад утащит), потому что в руках кусок не держится? Показать свою женскую хозяйственность с целью втереться в доверие недовольного брата, умаслить и подсластить? Или просто полазить по кухне, чтоб знать, что да где лежит? Кто её знает, понимать (временами последних лет особенно) сестру ему далеко не всегда удавалось. Взять хоть даже то, как ловко она потом сделала вид, что ничего странного не произошло….
[indent] Сам Райт прекрасно обошелся без тарелки, великодушно пожав плечом на прежнее желание сестры заиметь тарелок, успев подумать про себя (с какой поры я пиццу то по тарелкам ел, чтоб их забыть?) мимолетную мыслишку, а потом наклонился (надо барыне тарелку, пущай, жалко, что ли) и, подцепив кусок пиццы, к возвращению женщины уже успел отъесть от куска половину, никак не меньше.  И с появлением её не прервался, разве что на те несколько фраз, что произнести необходимо было небрежно, но с пустыми щеками.  Что там следует дальше в списке банальных родственных вопросов: с чего решил взять дом побольше, на какие шишы, завещание составил и тому подобное? Разговаривать не слишком хотелось, тем более, он нутром чуял, что не просто так полялякать явилась сестра, соскучившись (не слишком то она спешила все эти месяцы с ним созвониться, чтобы поболтать, не слишком торопилась увидеть), какая то цель толкнула  к этому визиту, а, если так, что-то от него ей стало нужно.
[indent] И вдруг подумалось, под очередной кусок, отправленный в рот: а так ли загадочно невинна эта голубоглазая девица? В семье матушка уже охотно записала Эвелин в ряды тех, что не желают оправдывать её вложения, поставив в один ряд с старшим (хотя, если на сердце руку положить, а кто в их семье вообще её вложения сумел окупить?), но, шевеля в голове мысли, подполковник вдруг заподозрил, что был потенциально слеп как крот все это время. Ничуть не наивной, лишенной земли под ногами была эта творчески порхающая бабочка, лишь умело могла притворяться, добиваясь своего куда успешнее не тараном, как шел он, а умильными рожицами и выражением глаз безвольной овечки. Сколько раз (один вопрос) он уже сыграл под её партию дудочки, из тех, за которые не сообразил даже? Ей надо помириться с Итаном за свой косяк, и в дело идет печальная рожица Пьеро, объятого драмой, а старший, как тупенький Буратино, кидается на подмогу, не задавая лишних вопросов. Ей скучно, она хитро добивается этой поездки в Италию (сам ведь даже не собирался). Ей не так интересно среди распомаженных туристов в казино, недостаточно восхищенных взглядов одинокой женщине, их куда больше, когда дураки думают, что за эти взгляды некий дядя может и голову оторвать, и вот опять пошла вращаться в просчитанной игре рулетка, выпуская на сцену «глупенького Буратино».  Мавр сделал дело, мавр может полежать в чулане, пока не понадобится снова. Пока Эвелин снова что-то не понадобится, и она не достанет его оттуда, усадив на стульчик, и почти любовно оттирая от пыли со всей своей огромной заботой, потупленным скромный взглядом и тоненькой смущенной улыбкой.  А он, дурак, как полагается, снова поведется. Обычно женщины так говорливы, так эмоциональны, они не могут молчать, если их душу что-то смущает или беспокоит, их чувствам всегда нужна ясность, хотя бы обманчивая. Но Эвелин она не нужна, и он даром до сего дня гадал, почему. Но теперь понял, эта ясность перестала бы быть веревкой, которая держит братца за горло, давая дополнительный козырь над ним. Видать, момент настал, и их «принцесса», добиваясь своего, пустит в ход, если не сможет повлиять иначе.
-  Итак-с, милая сестрица, кончай пудрить мне мозги, что ты мимо случайно шла, шла да и зашла проведать. Выкладывай, зачем пришла. И выкладывай без всех ваших женских фокусов, иначе разговора не выйдет, ты меня знаешь. — припечатал холодно, намекая на многократный исход попыток матушки на семейных сборах зажать сына в угол ужимками да прыжками. Он не Итан, вежливость не идет встроенной функцией.

— О, — сложив губы в трубочку, выдал подполковник между пережевываниями, поднимая на лоб брови и деланно округляя и без того не маленькие (как и у всех детей старшей четы Райтов) глаза. — Надо же! А я что-то и не вспомнил, когда это мне снова исполнилось шесть вместо сорока, и я стал вновь обязан отчитываться за каждый шаг в новых кроссовочках перед «мамочкой»! А смсочку с именем, возрастом и адресом каждой дамочки, с какой собираюсь на свидание, не надо присылать? Может, еще необходимо звонить и извещать, покушал ли ваш мальчик в столовой части или отошел, проказник, до ресторану?  — покончив с куском, он параллельно словам дотошно вытирал пальцы бумажной салфеткой. — Не многовато ли хотите, милые мои?  -  злоба нарастала, равномерно с ней нарастал уровень ехидства и сарказма, что свойственно было Джеймсу, до открытой и понятной злости он доходил, порой, как ядерной вспышкой, молниеносно и с полоборота, а иногда, наоборот, как стартовавший марафонец, держал энергию внутри, выплескивая её ироничными партеечками в привычные слова. Порой понять, что это именно негатив было сложно, так как и в обыденном настроении Райт не отличался ни вежливостью, ни интеллигентной мягкостью речи, всегда не прочь позубоскалить и злорадненько поржать над давшим волей-неволей повод, даже если это были его собственные родственники. Но сейчас он реально чуть не взвился до откровенного рычания: некоторым вот надо знать все от А до Я, а подполковник терпеть не мог держать отчет перед штатскими. Ладно бы, командир, хоть и по званию ровня, по положению выше, значит, положено, но в своем собственном доме, в свой собственный выходной!
[indent] Закончив прихорашиваться, он снова откинулся удобненько на спинку, закинув ногу на ногу на уровне голеностопа, отведя сильно колено, сложив обе руки на животе и сцепив пальцы в замок, с аккуратной, как нарисованной, своей акульей улыбочкой.
— Итан знает только потому, что при оформлении домов и земли, так уж заведено у нас законом-порядком, немало нужно побегать, а я, уж такая беда, редко бывают в нашем славном городке по будним дням, чтобы осчастливить господ чиновников своей лично физиомордией. Благо, у меня есть исполнительный и энергичный братец, неплохо подкованный во всей этой бумажной волоките. И, если ты разуешь свои прекрасные глазки, Эвелин, то, очевидненько, наконец, заметишь, что этот дом несколько так, совсем чуток, не приготовлен еще для приема гостей, чтобы всем вам рассылать пригласительные открыточки. И это если просто не брать в расчет, что ваш скромный старший братик мог немного подзаебаться от работы, от карантина и элементарно хочет побыть в тишине, хотя бы в собственном доме. Без задающих глупые вопросы и лезущих со своим мнением во все щели. Доступнее стала информация, или еще раз надо разжевать? — голубые глаза в контрасте с улыбочкой-оскалом больше походили в этот момент на серые, как пасмурное летнее небушко, передернутое дождливыми, но не грозовыми тучками. И зрачок маленькой точкой чернея посередине, только добавлял контраста цвету. Эвелин унаследовала глаза матери, этакие чисто голубые кристально прозрачные топазики, которые меняли оттенок в рамках спектра голубизны, тогда как им с Итаном достались дедовы, серо-голубые, разбредающиеся в цвете по настроению и состоянию души от серебряной серости до штормового серого с оттенком синевы, в благодушном настроении похожие на голубизну, слегка разбавленную проплешинами светло-серого и темно-серого.   — Так что давай, тридцатитрехлетний малыш, жги без прелюдий. — Он заметно дернул подбородком, словно подбадривая к действию. — Чего надобно то? А то, чесслово, сейчас в ванну уйду отмокать, а после захочу спать, никак не слушать о делишках насущных, и, когда ты, наконец, решишь, что достаточно навертела хвостом, я и вовсе усну.  — Улыбочка нагулялась и свалила прочь с лица, возвращая подполковнику по военному статусу более подходящее суровое и неприступное выражение, ни дать ни взять, осажденная цитадель посреди поля. Все его семейство считало, что с Джеймсом (в отличие от Итана) легко ссориться, погорит, побушует и отойдет, не учитывая, сколько уже откапало с клепсидры. Рано или поздно, но любое расположение, как и терпение, кончается.

[indent] Джим всегда завидовал людям, которые принимают лесть, как что-то должное, и купаются в ней, веруют, сияя от самодовольства. Плевать, что к таким людям с корыстной целью подкатить проще простого, зато какое они удовольствие сами получают, ощущая себя величайшими благодетелями, королями и вообще красавцами редкой марки. Сам-то Райт был выдрессирован в иной манере, за гонором независимого бойца за справедливость крылась душа, никогда не достигающая вершины, даже если уже проскочила сам Эверест вверх. Гонка, у которой нет конца и никогда не будет, вечное стремление к совершенству, слепое и отчаянное. Джеймса Райта было не купить даже на самую сладкую и убедительную лесть, потому что, как бы он не хотел там порадоваться похвалам и полюбоваться сам на себя, красивого, внутри всегда оставалось произносимое холодным и неприступным тоном это: брехня. Брех-ня, Джимми, мы то знаем правду, мы знаем, что ты не лучший, ты все еще не лучший, высота не набрана, пик не достигнут.  И этот голос разбивал любые иллюзии, крушил все порывы поддаться лести, в каждой похвале, даже заслуженной (по мнению-то хвалившего) заставлял видеть двойное дно. Вот оттого-то и попахивали слова сестрицы ложью, вынуждая хмурые брови недовольно гнуться.
[indent] Что-то ей от него было надо, нутром чуял, хоть тресни. В тот момент в Италии, когда облик сестры утратил ангельское свечение , потухнувшее, чтобы явить облик женщины, с тем пришло и все, что полагалось ожидать от прародительницы Евы. А женщинам Джеймс не доверял, чем сильнее они старались казаться перед ним чистыми и непорочными, наивными и честными, так и тем больше не верил. В среднем-то, так природой во всех млекопитающих видах обыграны, что самочки меньше, изящнее, трусливее, но хитры, что твой Сатана. Хвостом крутят, носом вертят, нежными взглядами нутро мутят, а сами-то ждут, когда два (а то и больше) дурака друг друга издерут на части, чтобы ей, распрекрасной, доказать, кто тут самый первый самец на деревне, кто её сможет лучше прочих любить и холить.  И знаете, мать его, что? У животных в этом плане есть хоть какой-то гарант, что шрамы на шкуру приобретаются не просто так, потому что всех соперников можно просто убить. И будет она, избранница твоя, сидеть у входа в логово и смотреть на тебя влюбленными глазами, вон, какой у меня мужик, на весь лес наилучший, а я при нем, вот я, а не вы, сучки плешивые. Человек изощреннее в извращениях взаимоотношений. Можешь хоть весь лес завалить, хоть весь город перестрелять, а она нос хорошенький скривит: - не изволю я вас любить, вы мужлан и быдло, как питекантроп, все силой решаете. А я изволю любить вон того дурачка, потому что он романтик, соплежуй и натура утонченная, чу-у-уувственная! И что тут делать, кроме как сосну лбом валить?
- А на что конкретно я должен повлиять, Эвелин? – едва не посмеиваясь во весь рот, уточнил Райт, сверкая неуместным (а с его точки зрения, особенно, но организм решил по другому) смехом в голубых глазах, пощелкивая суставами пальцев под давлением большого пальца правой руки, покоящейся на подлокотнике.  – На то, чтоб мужа нашли получше? Так это вообще не проблема, повлияю, даже от себя штуки четыре кандидатов могу предложить, парниши как на подбор. И, в отличие от меня, не гулящие, примерные, поверь, матушка в восторг придет, ссудит тебе не пятьсот, но сразу тысячу долларов.  – Вообще-то (внезапно, да?) он понимал сейчас мать и её мотивы, потому что у семьи денег не было, карантин высасывал их со стремительной силой, а мама, занявшись в том году размашистым решением обновлением дома, требовавшего (по ее мнению) ремонта, их и так немало спустила с личного счета, чтобы теперь быть щедрой. Не ради своей идеи погулять на свадьбе она ставила такой ультиматум, а  чтобы спихнуть проблемы дочери на голову чужого мужика, наконец.  – А если серьезно и не ржать, - смеяться глаза перестали, тон стал деловым, - сколько и зачем тебе надо? Неужели решила поступить по-умному и обеспечить будущее, прикупив недвижимость, пока стоимость на рынке рухнула?

- Я что, по твоему, на миллиардерше женат? – округлил по два пятака монетками голубые глаза подполковник, когда сестра назвала сумму своих замашек. – Эх, вот упущение, а… - артистически печально вздохнул, - знал бы, что с этой пандемией не только покушения на здоровье надо с каждого угла бояться, но и на кошелек,  по осени бы обдал матушку счастьем за троих, ей-богу, обручился с какой состоятельной мазелью. – Сокрушенно качая головой, Джеймс подпер щеку ладошкой, обеспечив себе вид трагический и душещипательный (посмотреть на него, так ясно: последний центик на пиццу ушел). – А учитывая, что денег просишь у меня, чувство, что я где-то пропустил знаменательное событие, в котором женился на тебе. Посмотри вокруг, Ивс, и включи мозги: тебе так ненароком не пришло в голову, шо я гол как сокол, потому как все бабки вложил в дом и машину? Нет, ты ж (поди) решила, коли брат купил дорогую недвижимость, то насыпал полный подвал золота и как Скрудж МакДак туда ныряет вечерами вместо бассейна. Чего б ему тыщенкой-другой не помочь веселой сестренке избежать матримониальных размахов широкой души нашей маман. Две тысяч дам и больше ни цента.  – С долгой (твердой в убедительности) тирады (смахивающей на выговор) Райт так лихо съехал на согласие, как виниловая пластинка, подскочив, перебросила иголку с одной арии на другую.  – Что до процентов… - перестав изображать оскорбленного обвинениями в зажиточности страдальца, обвел долгим (почти как оценивающим, если бы не усмешка в углах губ) взглядом Эвелин, - нечего с тебя взять. Не будь ты мне сестра, на отдачу натурой еще смысл засмотреться, - Райт, дурачась, подмигнул, - а так… - сложив губы трубочкой, выдохнул через них воздух, сопровождаемый (отдаленно похожим на лошадиное) фырканьем, - отдашь как сможешь, сколько взяла. Чеком? Кэшем? Расписку пиши. Чаю налить погорячее? – выдав без промежутков все вопросы на одной волне, Джеймс не переживал, насколько понятен или удобен (по части манеры ведения переговоров), и, потянувшись, встал.
[indent] Ушел, пропав в лабиринте коридоров.
[indent] Вернулся, походя (с небрежностью, недостойной человека, тяжким трудом зарабатывающего кровные) бросил на сиденье поближе к сестре стопочку денежных единиц разного номинала (стопочка с призывным шуршанием рассыпалась ворохом пластиковых купюр).
- С оформления осталось, - чувствуя необходимым пояснить (не то подумают, что метафора про Скруджа метафорой не была), заявил подполковник и, упираясь руками в бока, навис с расстояния в метр (около того) над сестрой, ища на её миловидном личике выражение запредельного счастья (как же, и галерею спасет, и замуж не надо).  Райт от души питал тягу делать широкие жесты, одаривая близких подарками или финансовой помощью (иной другой тоже), но испытывал потребность в демонстрации всяческих бурных восторгов по такому поводу. Видя, как человек радуется, а глаза его сияют неподдельным счастьем, Джим кайфовал и напрочь забывал о корысти (которой изначально и не держал в кармане), помня не хуже счетовода, кому что купил или какую сумму одолжил, но не собирался требовать назад. Он огорчался, если в ответ не проявляли щедрости, но куда гарантированнее затаивал, когда видел реакцию, принимающую его дар как должное. Упаси Боже кого в окружении подполковника принять его щедрость и доброту с лицом постным и унылым, к таким (зажравшимся, как величал их с того дня Райт) становился стереотипным скупердяем, до последней монетки высчитывая их долг и без зазрения совести о нем ехидно напоминая по мере задержки.