Новый изящный браслет защелкивается ловким движением длинных пальцев, будто бы эта дорогая сердцу и юному кошельку вещица надевалась ею тысячи раз. Этому Шарлотта даже не удивляется - своя одежда всегда ближе к телу. Да и с людьми все так же. Если человек твой - у вас будет всегда предельно просто. Только об этом она пока что не догадывается, да и мысли не о том: с чем-то старым приходится изрядно понервничать. Тяжелые бабушкины серьги ни в какую не хотят сходиться, царапают мочки и кажется, всеми силами пытаются воспротивиться внучкиным сборам. Шарлотта хмурится, но излишний скептицизм тревогу не бьет. Бабушку Дебру, набожную католичку, уже не вернуть, та бы точно забила тревогу, а Шарлотта сдалась. Будущая миссис Коллинз считает все эти приметы и традиции не более, чем архаичными предрассудками. Но вот любимую ба расстраивать никогда не рисковала, даже не смотря на то, что та и без того бы расстроилась, глядя на весь этот свадебный переполох, вставший в горле огромной костью. Любила внучку, не в пример другой еврейской бабушке, которая вовсе отказалась приезжать, а лишь ограничилась вежливой открыткой с вложенной монетой в двадцать пять милей и убористой подписью "Будет что подложить под пяточку". Замечательно. Весьма щедрый жест от хитрой и гордой еврейки. В такие минуты Шарлотта твердо знала, почему родственников с папиной стороны считает лишь случайно затесавшимися корнями семейного древа, а себя - самой ортодоксальной подданной Ее Величества.
Из одолженного у нее ожерелье. Блестящее, золотое, до омерзения красивое. Мадлен постаралась. Неизвестно, откуда у этой чертовой русской эмигрантки такая вещь, но одолженным коням в пасть не смотрят. Ей бы найти сто и одну причину, чтобы вовсе ее не приглашать, но проще удавиться, нежели дать Реджи понять все то, что она думает о его опрометчивом выборе. Оставалось лишь надеяться, что у них это все не всерьез (к тому же, они немного в разладе, что не может не вылить на сердце каплю злорадного елея). Но как вообще понятие "несерьезно" можно с ним соотнести? И вот поэтому Мадлен не просто приглашена, но и объявлена подружкой невесты.
В переплетениях волнистой прически - подвеска из васильковых цветов, сочтенная матерью премилой вещицей. О, тем и лучше, Чарли обязательно найдет повод оставить сию безвкусицу в родительском доме, все равно родительница покупала ее с дальнейшей перспективой носить самой, и даже странно, почему бабушке Сарите мама так не нравится. Настолько же, насколько Шарлотте не нравится ничего из сегодняшних приготовлений - ни голубые васильки, ни ожерелье Мадлен, ни тяжелые серьги, ни вся эта свадебная галиматья. Ей с малых лет мечталось о другом. О тихой провинциальной часовне, о дорогом, но малолюдном ресторанчике. О морском побережье и размеренном шуме прибоя. Чтобы все тихо, уединенно, настоящий День-для-двоих. Но в этом тогда пропадает и теряется весь смысл праздничной затеи. Да и мама не спала столько ночей, планируя это шумное торжество.
Как она может отказаться?

- А я тебе говорю, не к добру это все, - назидательно ворчит мать, суетясь вокруг прически, поправляя на безрассудной голове дочери белую вуалетку. Все ведь должно быть идеально. Первый раз Шарлотту замуж отдают, и никто не станет верить в то, что не в последний. - Вот куда ты все время торопишься? Разве сложно было до осени подождать, как все нормальные люди делают? Выбрала месяц... Подумать только!
- Мааааам... Да будет тебе, ну месяц как месяц. Вон, Фостеры недавно развелись, хотя в сентябре поженились, как все нормальные люди.
- А вот не мамкай, не мамкай! А то ишь ты, "мам"! Умная какая. Фостеры развелись, потому что Анна - истеричка, а мужик у нее - кобелина блядовитая, прости меня, Мария, за такие слова, прости, Иисус. И хватит уже хихикать, ровно стой, а то невидимкой уколю. Не нравится мне фата твоя как сидит, сейчас по-другому сделаем. А васильки чудесные, ну прелесть просто, ты в них как кукла, дорогая. Кольцо помолвочное где?
- Мм... Мам, а Реджи приехал? Что-то я его сегодня нигде не видела... - отвечает невпопад.
- Причем тут Реджинальд?! Кольцо твое, спрашиваю, где? Реджи ей.
- Ой, я кажется...
- Дочь, ну что ж ты у меня растяпа такая? Ну вспоминай! Дома оно точно на тебе было, мы еще перед выходом камушком любовались.
- Кажется, в машине выпало, когда я перчатку снимала.
Мать в ответ лишь всплеснула руками - мальчик старался, работал не покладая рук, кольцо этой дурехе покупал! А она вон что вытворяет, да еще и спокойная такая!
- Ну все, точно: пиши пропало. Теперь и это. Я пойду отцу скажу, чтобы в машине посмотрел, пока время есть. А ты здесь жди, пока еще чего не произошло.
И ушла, ворча что-то про "не к добру" и дурные приметы.
Всего лишь кольцо. Подумаешь... Какое ей дело до кольца. Совсем хоть оно пропади, легче не станет. Сердце кольнуло нарастающей тревожностью - они уже в церкви, а Реджи все нет и нет.
Неужели вовсе не придет? А что, если обиделся? Что-то да и понял, к чему-то да и приревновал, и гордо решил не являться?
Шарлотта прячет улыбку в букет белоснежных удушливых цветов, ужасных, как и весь этот цирк с платьем и фатой. Лишь бы все не напрасно, с Коллинзом ей ведь еще и жить предстоит.
Нет, жениха она себе выбрала весьма ничего. Парень красивый, работает, за ней сколько бегал, хотя и вариантов вокруг него целая куча, так он их даже и не рассматривает.
Одно только портит чарующую картину избранного Мистера Совершенство: он не Реджинальд Броули.
С этим фактом упрямого несоответствия она как-нибудь постарается примириться, у нее для этого целая жизнь впереди.
Но одно вот это "вдруг"... Вдруг поймет, вдруг успеет, вдруг осознает...
Проще ведь рискнуть и сделать, чем всю оставшуюся жизнь ругать себя за трусость и малодушие.
Правда же?

Отредактировано Charlotte Oswald (29 Июн 2022 23:19:02)

Сквозь решетчатые ставни проникают лучи весеннего солнца, поднимая с каменных полов вихри танца золотой пыли, и Лотта щурится навстречу, пытаясь разглядеть в собравшейся суматохе хоть что-то, мало-мальски для нее значимое. Но какая незадача: щурится и так, и сяк, поправляет раздражающую вуалетку, а увидеть ничего не получается. До чуткого слуха доносятся различные звуки, сливаясь воедино в праздничное торжество – шум прибывающих автомобилей, радостные пересуды, беспечное щебетание женщин, дружный хохот мужчин (громче которых заливается Коллинз – всеобщий любимец и бессменный центр внимания). Где-то там суетятся мама с папой, внимательно прошаривая каждый дюйм автомобиля, в попытках поскорее отыскать затерявшееся кольцо. А как по ней, то и вовсе пропади оно пропадом. Пошлое, безвкусное, вычурное, не подходящее – ни к ее глазам, ни к нарядам стильного гардероба, ни к чему из приобретенного, будь то новое, старое, одолженное или голубое. Хотя, мама в восторге. Безвкусное кольцо, выбранный жених, пошлые васильки и неудобная спадающая вуалетка – вечно ей какая-нибудь гадость нравится. И отступить уже как будто некуда – сама все входы-выходы перекрыла, сама себя в капкан загнала. Хотела ведь как лучше, надеялась с упорством самой наивной дуры, но чем ближе к дате – тем отчаяннее таяли все надежды. Он ввязался в эту кутерьму с умилительным любопытством, обсуждал с ней расцветку галстуков и бутоньерок, а ей каждое слово отдавалось свинцовой тяжестью в голове и кровавой раной в сердце.
Знала же точно: с Мадлен у них какая-то недомолвка, ну так чем же не шанс? Корила себя за собственную редчайшую трусость – он ведь столько раз приходил к ней в гости (как-то даже ночевать остался, но об этом – тссссс), столько раз подвозил вечером с очередных шопингов и посиделок в кафе. И даже забирал ее с девичника в волшебном состоянии «море по колено, не вижу берегов». Каждый раз так близко – рукой подать. Но каждый раз – провал, как будто между лучшими друзьями разрасталась вширь и вглубь непреодолимая пропасть, а мосты упорно не строились.
Ужасный запах поблизости, как же она надеется, что с этими дурацкими белыми лилиями ей не проведется провести целый день и вечер. Хотелось преждевременно выбросить раздражающие бутоны в окно, предварительно растоптав каблуками -  нехай, какая-нибудь отчаявшаяся и поймает. Вся эта щебечущая стайка так за нее радуется, так ждет момента стремительного поражения, когда она пройдет к своему опостылому жениху и сыграет влюбленную маленькую женушку на потеху публике. Стыдно – словами не передать. И перед Коллинзом тоже стыдно. Лучше бы он выбрал не ее, а влюбленную Фэйт – та давно смотрит на него глазами недоенной коровы. Хороший ведь, в целом, парень, и Чарли ему вполне небезразлична. Но кто виноват, что так все глупо происходит? Кто, кроме тебя одной?
Легкий и деликатный скрип за спиной – и Лотта вздрагивает. Закрывает глаза, будто девка на заклане, обвиненная в ереси, никак, палачи пришли. Но кому сегодня интересны все эти дешевые ужимки? Вдруг это нетерпеливый Билли – устал ждать начала церемонии, и пришел сделать ей очередное признание, поправ все традиционные приличия и скверные приметы. А может быть, мама вернулась, с нотациями и кольцом наперевес. Дочку забирают из родительского дома – так чего бы душу напоследок не отвести?
Да и церковь – чего уж там, не ее личные покои. И она не королева Елизавета, нет на посту бравых гвардейцев, чтобы исправно бдили, охраняя покой взволнованной невесты.
Соглядатай из нее тоже неважный – не заметила, как сердце рухнуло куда-то вниз, когда на пороге показался Реджи. Зазвенело и разбилось осколками – даже странно, что он ничего не услышал.
- Ты пришел… Ты все-таки пришел… - еле шепчет, позабыв все на свете слова, позабыв свои обиды. Ему не все равно! – растекается сладким елеем душа, и руки нервно сжимают перчатки, оставляя где-то в стороне удушливый букет. – А я так боялась, что ты не придешь…
Хочется избить его этими удушливыми лилиями, пройтись по этой бестолковой кудрявой голове, залепить ему несколько хлестких и заслуженных пощечин, и забыться в крепких объятиях, прощая другу другу абсолютно все: его нерешительность, ее безумную и опрометчивую выходку, его громкое молчание и ее тихое «да» в ответ на предложение Коллинза.
Она ведь помнит каждую мелочь: как они сидели в этом второсортном ресторанчике, как рисовано и пафосно Билли встал на колено, как хлопали восторженные едоки, а этот выпендрежник широко улыбался и огладывался по сторонам, словно голливудская дива. Спасибо, автографы раздавать не начал. Но тем и лучше. Был бы Коллинз куда поскромнее, Шарлотте бы сделалось невыносимо стыдно. Да чего там, она никогда бы не втянула такого же хорошего парня, как Реджи в свои подлые игры. А Билли заслужил – с него не убудет. Она ведь еще на картинге его предупреждала – отвали от меня к чертовой козе, ничего тебе со мной не светит. Не соврала же нисколько, поэтому улыбалась тоже – все шло как надо. Реджи ведь не мог не заметить. Не мог оставаться равнодушным, когда ее буквально уводят из-под носа. Особенно, в тот момент, когда Мадлен к нему так холодна и не слишком благосклонна. С каждым днем вся правильность таяла, как эскимо на солнце, да отступать уже некуда. Как же ей теперь? Знать бы…
Ее руки в этих жарких и до раздражения рюшечных перчатках ложатся ему на плечи.
- Почему ты так смотришь? – не веря себе, не веря своим глазам, утопая в собственной радости, в этом наивно-щемящем «теперь-то все образуется». Она улыбается, впервые искренне, впервые счастливо, и наверное, вообще впервые за сегодняшнее утро. Смеется - весело, запрокинув голову, едва не роняя вымотавшую последние нервы вуалетку, вспоминает ту забавную историю из детства про "ты зачем пришел в платье, Чарли?"
Дурочка. Зачем еще ему смотреть на тебя и терять дар речи? Потому что такая красивая. Потому что ты – это ты. Потому что теперь-то все встанет на свои места. Обязательно, правда же, Реджи?
- Я знала, что ты придешь. По-другому ведь и не могло быть, правда? – боже, ну что же ты несешь? Зачем так глупо краснеешь? Зачем так прижимаешь к нему, как будто бы прощаешься навек? Мужчинам ведь это не нравится, они любят равнодушных и холодных стерв, вот таких, как Мадлен – об этом Шарлотта недавно целую книжку прочитала.
Вот только плевать, глубоко и высоко. Что толку ей все эти ужимки и увертки, когда она и без того безмерно счастлива – он ведь пришел за ней, пришел, чтобы увести из этого нелепого абсурда! И они наконец-то будут счастливы. Ведь будут?
- Ты прости меня за весь этот цирк. Теперь ведь все будет хорошо. Будет же, правда?
И может, сердце перестанет так колотиться. И может, не придется больше краснеть, как девчонке из младшей школы. И может, Билли их убьет обоих, когда узнает обо всем, ну и плевать! Переживут. Главное то, что происходит сейчас. Главное то, что хоть спустя время они все решили и все поняли.
Ведь как иначе?
Прижимается крепче и глупо хихикает – в коридоре уже слышны шаги и знакомые голоса, и что-то надо срочно придумать, и как-то всем все объяснить, а она не в состоянии – слишком уж счастлива….
- Ты ведь… Хотел мне что-то сказать, Реджи? – заправляет в волнении выбившуюся прядь. Почему же он так долго молчит…? Сей момент она остановила бы во времени, но ведь за ней скоро придут. Поволочат к алтарю, заставляя улыбаться, хлопать глазками и читать заученные лживые клятвы, прямо перед лицом церкви и всеми собравшимися.
Но он же не даст такому произойти. Не оставит свою Чарли одну. И конечно, ни за что не позволит ей выйти замуж за кого-либо, кроме себя.
Почему вообще все должно происходить как-то ещё, нежели вместе и сообща, как долгие годы назад?

Отредактировано Charlotte Oswald (18 Июл 2022 20:14:42)

Все это так неправильно, и так восхитительно глупо – тянет под ложечкой сущей неловкостью. Из-за себя и своей опрометчивости, из-за Билли, которому эту историю будут до конца жизни припоминать. Из-за родителей, которых ужаснет эдакая блажь и ветреность взглядов (особенно маму – подумать только, что о ней будет говорить весь Хаммерсмит!). Из-за собравшихся гостей, ждущих праздника, а не второсортных мелодрам и гаданий на ромашке «Люблю – не люблю».
Но так ведь нельзя. Так больше продолжаться не может, и, хвала небесам, это прекратится. Тот, кого она так ждала, и ради кого, по сути, устроила всю эту свадебную ярмарку – он здесь, рядом. Сжимает в свои родные объятия, и хочется снова стать озорницей Чарли – маленькой егозой с разбитыми коленками. И провести вместе с ним еще одну целую жизнь – или сотни, тысячи не менее прекрасных жизней. И неважно каких, лишь бы рядом. Он ведь все видит, чувствует и понимает – разве можно такое не понять? А она улыбается снова и все замирает изнутри от каждого его слова.
- Это ничего, - шепчет ласково, - Я понимаю. Для такого нужно время, даже очень много времени. Но как же я рада, что это случилось! Ты веришь мне? Я очень рада…
И теплая ладонь касается выбритой щеки, и счастливее чем сейчас Шарлотта не ощущала себя, пожалуй, никогда. И заботу его – никакими словами не передать. Она-то, глупая, таскалась вместе со всеми этими хлопотами (ну, как таскалась? Больше другие заставляли таскаться), а он что, получается, все предусмотрел? Откуда ж тогда настолько уверен в организации? А что, если и все собравшиеся тоже в курсе? Вот все кто угодно, только не она сама. Что, если ей никогда не станет стыдно за проваленную свадьбу? Что, если она зажмурит глаза крепко-накрепко, а как распахнет, увидит все то, что и должна… И такое почти что сбывается – он ведь все еще рядом, бережно обнимает, словно самое дорогое сокровище, и лучшего даже сложно себе представить. Но ее милый, застенчивый Реджи так очаровательно теряется, что Лотта смеется снова, как беззаботный ребенок.
- Хочешь честно? Оно просто ужасное. Я так мечтаю поскорее его снять с себя, ты бы знал…
Осекается и краснеет, то ли осознав всю двусмысленность реплики, то ли от мужских рук, скользнувших ниже всех допустимых приличий. За такое благопристойная леди обязана наградить звонкой пощечиной, но таких регалий у Чарли нынче нет, не для него точно. И в ответ лишь выдох – медленный, прерывистый и ощутимый, с тонким шлейфом мятных конфет, касается его щеки, залетает за ворот, и отдается легкой ответной дрожью в его пальцах.
Момент – он отстраняется, и как же не хочется прерывать такой момент, но ведь время, время подло играет свои злые шутки – здесь, помимо них, собралась вся родня, все друзья, и никто не поймет томительных ожиданий за закрытыми дверьми, вообще ни одна живая душа.
И вот же бляха-муха…
От неожиданности сжимаются губы колючей перчаткой. На ткани оставлен зримый след, ну да плевать – будет больше поводов выбросить надоевший аксессуар. Что ей испорченная перчатка, что ей топот многочисленных ног за стеной, что ей все затянувшееся ожидание с бесконечными надеждами… Когда вот здесь… Такое… Прямо сейчас…
И это не сон, не фантазии. В мыслях происходило все как-то более помпезно, но так ее сердце сжимается от восторга куда сильнее. Скомкано, неловко, волнительно спонтанно – в этом весь Реджи, и она видит именно то, что ее так притягивало и очаровывало все эти годы передружбы и недолюбви.
- Подумать только, и ты еще об этом спрашиваешь? Конечно, да, Реджи, тысячу раз да!
Она так счастлива, что просто не находит слов. Да и к чему нужны другие? Кому их говорить? Неужели распахнутой двери, влетевшим родителям и пронырливому шаферу?
А вот он, кажется, оробел настолько, что забывает все эти дурацкие традиции – встать на колено, признаться в чувствах, спросить благословения у отца и матери, вот же они, взволнованно направляются к ней и что-то наперебой говорят, она не знает точно – посторонние звуки словно пропали.
Лишь только его молчание, пропущенный удар сердца, немного севший голос и последующее откровение.
И Шарлотта хлопнулась в бесславный обморок.
Вранье, конечно. Устояла. Даже не дрогнула – мраморным изваяниям, у которых совсем не бьется сердце и нет никакой души, другого и не полагается.
- А ведь я…
Молчи. Пожалуйста, молчи. Не смей ничего сказать – ты соберешь себя потом. Выплачешься в подушку, смоешь теплым душем, разорвешься на ненужные тряпки, и в каждом приобретенном кухонном фартучке, в купленных мамских ботиночках на самой низкой подошве, в выклянченной модной шубке (и то, уже не самой модной – слишком долго выпрашивать придется) обретешь себя новую – милую домашнюю куклу с глазками-незрячими бусинками, чтобы можно было закрывать их на похождения мужа, и с пришитыми заплатками – на животе, в области кесарева сечения; на бедрах – от собственнических похлопываний Коллинза; на голове – куда вшит кусок ваты и блесток, раз уж мозгами пользоваться так и не научилась; на сердце – а это совершенно просто так… Для красоты и за безнадобностью.
Хлопай глазами и снова молчи, да погромче. Думай и следи за каждым новым словом. Вдруг ляпнешь что-то совершенно не то, навроде "ты что, Броули, совсем идиот?! Ты не видишь, что я люблю тебя чуть ли не со времен начальной школы?!" вместо...
-... Оу, а я думала, у вас с Мадлен уже все закончилось.
- От ведь язва какая! - раздался ответный голос. Лотта вздрагивает, но видит прекрасно - не его. Он молчит, словно громом пораженный, даже не сказав ей ни слова. И это молчание - страшнее всего. Страшнее любой горькой правды, любых жутких слов, любых подтверждений своей наивной недалекости, и всецелого понимания: все пропало. Все рухнуло, как карточный домик, оставляя один на один с невеселой реальностью. И в этой реальности ей предстоит выйти замуж за человека, которого она не любит. А потом родить ему детей, на него похожих. Привыкать год за годом к такому дурацкому раскладу, а потом преспокойно со всем этим жить. Пока лет через сорок ты не пойдешь на кухню, резать курицу на ужин и не обнаружишь огромный нож в собственном горле. Или веревки на шее - совершенно неизящный способ свести счеты с жизнью, как по ней. Но здесь уже на вкус и цвет фломастеры разные.
- Дорогой, не обращай внимания, - повторяется все тот же голос. Мама вернулась довольная, с тем дурацким кольцом наперевес. Ох, лучше бы она его вообще не нашла, чем натягивала раздражающий металл, да еще и прям на глазах у Реджи.
- У нас Шарлотта сегодня переволновалась, вот и говорит невесть что. Вы с Мадди, дорогой, такая приятная пара.
И суетливо-заботливым жестом перевязывает ему галстук и поправляет пиджак, пока отец уводит ее туда, откуда возврата и нарочно не придумать.
- Пойдем скорее, дочка! - торопит к дверям. - Все ведь помнишь? Подходишь ко мне, дальше мы идем с тобой вместе. Потом будет свадебная клятва - слова не забыла?
Последний и отчаянный взгляд - как так получилось? Как из этого приятного сна ей пришлось так резко и так болезненно проснуться? Реджи, ты ведь сам говорил... Ты ведь... Глядит с надеждой - вдруг остановит, ну бывает же, бывает так, что чудо случается в последнюю секунду!
Но только не с ней.
В реальности куда глупее и холоднее - надо было послушаться маму и подобрать себе более теплый наряд. Может быть и не кололся так своими ежовыми рюшами. А еще надо было слушать саму себя и даже на пушечный выстрел не подходить к Коллинзу, вместо того чтобы дать ему тысячу шансов проявить себя альфа-героем, и вместо того чтобы в ответ на последний подвиг ответить "Да", а не привычно-презрительное "Отвали". И заказать нужно было розы - скромная классика, чем эти отвратительные удушающие лилии.
Давай же. Первый шаг - всегда самый трудный, и только он определяет дальнейший путь. Самое время, конечно, для избитых афоризмов.
Ничего. Пусть играет эта пафосная торжественная музыка. Она пройдет этот путь, под руку с любимым отцом, гордо подняв голову, и никто, ни один из гостей не догадается, как подкашиваются ноги и разлетается на части сердце.

Отредактировано Charlotte Oswald (24 Июл 2022 13:32:13)

Все ближе и ближе... Каждый шаг - острая боль, как у измученной андерсоновской Русалочки. В таких случаях стоит все свалить на высокие каблуки, но это вздор, обувь у Шарлотты весьма удобная, хоть и не вполне устойчивая. И если бы не отец, ведущий ее по коридору, она, возможно, своим ходом и не дошла бы. На окнах узорчатые решетки - это плохо, не выпрыгнешь. Да и куда бежать, если под окнами не ждет принц на белом коне, способный спасти ее от собственной опрометчивости. Впрочем, и принц не нужен. Тот человек, ради которого и затеялся весь свадебный сыр-бор, стараний не оценил. Стоял и молчал, просто стоял и молчал, спокойно созерцая то, как из-под носа уводят самое лучшее!
Но дура ты наивная, вот как есть. Его спросить не забыла? Кто вообще сказал, что ты таковой являешься? Как ты вбила в свою голову, что сможешь стать важнее и нужнее, чем Мадлен?
Чем она берет - непонятно. Несуразный гадкий утенок, серость которого не спасает ни платье, ни макияж, ни сложная прическа. И всем известно, что сердцу не прикажешь, но кто же знал, что, блин, настолько? И с каждым болезненным шагом рушатся все надежды на лучшее, и колотит дрожью от осознания: вот-вот она станет женой Билли Коллинза, и все рухнет. Закончится в тот момент, когда он натянет ей на палец злополучное кольцо.
- Ну что ты, доченька. Все хорошо. Не нужно так волноваться, моя принцесса, - ласково шепчет отец, и сколько же требуется усилий, чтобы не упасть на пол и не разреветься. Милый, добрый папа! Если бы ты знал, какая дура твоя дочь, если бы только знал...
Но ничегошеньки папа не знает. Касается рукой ее щеки, ободряюще подмигивает, и уходит в зал, где вот-вот состоится экзекуция.
Играет музыка - помпезная, возвышенная. И поднялись с мест гости, встречая и чествуя ее, словно Королеву. И в этот миг, самый лучший и желанный для каждой девушки ей страшно хочется одного - умереть. Или провалиться в Преисподнюю. Что угодно, лишь бы оказаться подальше от этого фарса и балагана. И никто даже не представляет... Собрались родные, проводить в последний путь, на этот проклятый эшафот. Вон там мама вытирает слезы, здесь отец снова подставляет свою надежную руку - ту опору, которой она лишится на долгие-долгие годы. А то и вообще навсегда, кто же знает, насколько затягивает пучина брака и бытовухи вот таких вот глупых дурочек, как она. И бедный папа так спокоен и радостен, даже не морщится, когда ее ноготочки впиваются в его заботливую руку, а глаза расширяются до размеров подпяточной монетки в двадцать пять милей. И словно в кошмарном сюрреалистическом сне она видит, как Реджи зажимает эту свою бледно-рыжую моль, а та, возомнив себя нимфалидой, раздраженно скидывает его руку и растягивает подобие губ в отвратительной улыбке.
Снова шаг, за ним другой. И сил нет больше двигаться, и хочется бежать без оглядки, но как нарочно, отец бережно подталкивает  свое сокровище к алтарю, где поджидает Коллинз. Святится, как начищенный четвертак, глядит с восторгом, то на нее, то на нелепое платье, то бросает вдоль церковных скамей свой фирменный взгляд "накося-выкуси". Заполучил наконец эту неприступную гордячку - чем не повод для самодовольства? И чего лукавить - Билли очень красивый. Одет с иголочки. Сильный, напористый, уверенный - просто влажная мечта всех девчонок, и какая из подруг не захотела бы занять ее место. А она лишь натянуто улыбается, пытается быть счастливой и естественной. Получается ужасно, чего уж там. Но плевать - всегда можно списать на волнение. Даже когда голос панически дрожит, а из головы вылетают заготовленные слова, и приходится импровизировать какой-то стандартной заезженной чушью, увиденной в любовных мелодрамах (был такой грешок во время затяжной и тоскливой недели). Даже когда она цедит тихое "да" - перечеркнувшее уже дважды всю ее жизнь и надежду на счастливое будущее. И в самый волнительный, самый решающий момент, когда присутствующим предложили назвать причину, она с немым восторгом видит своего Реджи, выходящего в центр зала.
- Мне известны причины: Шарлотта Якобсон не может выйти замуж, потому что любит меня. И я люблю ее тоже.
Ага, размечталась. Он только отводит глаза, сколько бы Шарлотта не кидала на него отчаянных и испуганных взглядов.
В ответ лишь вежливая тишина предательски звенит в ушах и властью данной этому падрэ с козлиным и скрипучим голосом, Коллинзы нарекаются мужем и женой. И словно сотнями гвоздей по крышке гроба она слышит аплодисменты и раскрывает навстречу губы, чтобы запечатлеть свое разрушенное и окончательно погибшее счастье: ты теперь чужая...

- Лотти, бросай его мне! - смеется изрядно подвыпившая Розмари.
- Не слушай ее, дорогая! У Рози даже парня еще нет, - вторит Эбби.
Шарлотта лишь устало улыбается и закатывает глаза. Им волю дай - передерутся за этот потускневший и уже слегка помятый букет. Господи, сколько прошло? Как бесконечно долго длился этот день... Ноги едва ли не кровоточили, а губы опухли от жадных поцелуев и подкрашиваний. Но ничем - ни взглядом, ни словом она не выдала этого горькой и паршивой тоски, что гложет ее с самой церкви. Улыбалась беспечно, целовалась упоенно, не отказывала в танце никому из желающих (а кто не считает, что станцевать с невестой - к большому счастью?). Теперь букет... И нелепо разукрашенная машина с шаловливой надписью "горячие молодожены" отвезет их в отель, где пройдет первая брачная ночь. Страшно до чертиков, теперь-то и не отвертишься: еще в тот первый раз, когда Коллинз залез ей под юбку прямо в кинотеатре и отхватил смачную пощечину за свою дерзкую выходку, та нашла весьма достойное оправдание: "Ты мне муж, что ли? Нет? Вот и пошел нахер со своим этим самым". Кто же знал, что эти слова так превознесут ее над всеми доступными обожательницами.
А теперь-то она что скажет?
Впрочем, новоиспеченный супруг уже изрядно подвыпил, кто знает, может быть, ничего у них сегодня и не случится. А впрочем, чего ей уже бояться? Дороти так и вообще говорила, что куда страшнее, когда в двадцать два года ты все еще вишня на ветке. Но откуда ей было знать эту странную правду, почему все желающие со свистом пролетали по левому борту. И почему она так нервничает, то и дело отлавливая на себе пожирающие взгляды Коллинза, усиленные с каждым выпитым бокалом.
А за спиной - всеобщее ликование. Дружный и нетерпеливый счет.
Оглушительное "раз". И сжимает до боли веки. Сейчас совсем не время для каких-то пораженческих эмоций. Она позже, запершись в ванной, на кафельном полу. Тихо-тихо, в кулак, чтобы никто не услышал. А когда Билли заснет, она обязательно встретит рассвет с грудой пепельницы и остатками вина, проклиная себя за собственную опрометчивую глупость.
Оглушительное "два". Все хорошо. Все просто замечательно. Нельзя ведь быть такой эгоисткой. Я со временем смирюсь, обязательно. Ты только будь счастлив, хорошо? Ты только люби ее, и познай эту радость единства, которую я так мечтала разделить с тобой. И возможно, Мадлен тоже будет любить тебя так же крепко, так же преданно, как люблю тебя я. И обещаю, мне совсем не будет больно. Я больше не заплачу от обиды, глядя на вас. Я буду видеть твои глаза, наполненные счастьем, и улыбаться. И бесконечно благодарить ту, которая зажжет твое доброе и преданное сердце. Я не заплачу больше о тебе, мой Реджи, обещаю. К чему мне слезы, если каждый твой день наполнится любовью и радостью? К чему мне этот груз на душе, когда ты мне даровал столько спокойствия и легкости? Я никогда не запятнаю свою память такими вздорными и мелочными обидами. Отныне - никогда...
Оглушительное "три". И позабыв про радостные вопли, про вытянутые в хищном нетерпении когтистые руки, Шарлотта оборачивается, даже не стараясь спровоцировать потасовку этой цветочной приметой. А слабо и тепло улыбнувшись, направляется к стоящей чуть поодаль от остальных. К той, чью бледную кожу обсыпало веснушками. К той, которой так не идет выбранное платье и не красит нанесенный макияж, но при этом Реджи смотрит на нее такими влюбленными глазами, будто бы прекрасней нее и свет не видывал.
- Мадлен, - произносит еле слышно, - Он твой.
И протягивает прямо в руки свои белые лилии.
Так чего же ты стоишь, мой милый? Замер как соляной столб, растерянно хлопая глазами.
Ну хоть ты-то, Реджи...
Хоть ты не будь дураком.

Отредактировано Charlotte Oswald (5 Авг 2022 19:53:06)

Улыбаться почти искренне. Немного, быть может, вымученно. Объяснение найдётся всегда - она так как устала быть центром всеобщего внимания, главной фигурой для фотоплёнки и крепких поцелуев, которые с каждым часом становились всё раздражительнее и пьянее. Плохая идея - начинать семейную жизнь с раздражения. Но жизнь длинная, а она у неё - любимая. Если надо, то и стерпится. А потом ещё и слюбится. Это же не трудно. Наверное.
Разве не мечтала она о свадьбе? Разве никогда не хотела дом-полную чашу, прекрасных маленьких деток? И вот они, твои радужные перспективы, радуйся. Поднимай бокалы, будь счастливой м улыбчивой, гордо стреляй глазками в завистливых товарок, мечтающих украсть жениха прямо из-под твоего носа, хоть выбрал он тебя, гордую ломаку.
Вот только каждое "горько" И впрямь отдаёт горечью. Билли уже довольно пьян, но это неважно - завтра он протрезвеет, а это скребущее паршивое ощущение застрянет ох как надолго...
Одно радует - супружеский долг с неё сегодня не взыщут. А она и рада стараться - с самой премилой улыбкой двигала алкоголь поближе к Коллинзу, будто бы невзначай общала его с самыми весёлыми и выпивающими группками. Пусть он напьётся поскорее, и рухнет в кровать, даже не разобув ботинки.
Она ведь его за язык не тянула, сам обещал, что первый раз будет очень красивым, настолько красивым, что с первой же минуты Лотта воспарит на небеса. А какая красота может быть спьяну?
Нет уж, в этот раз всё будет так, как хочет она, если сама свадьба превратилась в настоящий балаган с фрейлехсом, мицвой и шерелем.
- Напряжённая какая... - дышит Билли в ухо, покрывая тонкую шею и плечи настойчивыми поцелуями. - Ну чего ты, а? Я обещал - женился. Чего не хватает?
- Здесь люди... - шикает лживо. Начался новый танец, и за столом остались только самые уставшие и готовые - им не до них.
- И мне нужно отойти. В уборную. Одной!
Какое нелепое уточнение, но очень уж не хочется, чтобы Коллинз счёл это приглашением, с него же станется, в таком состоянии... И бодро, подобно грациозной лани, она лавирует среди толпы, вид делая, танцует будто тоже. Её же свадьба. Её же гости.
Но вот он - выход. И холодный вечерний воздух подкашивает уставшие ноги, и кружится голова. Но можно опереться о колонну, и даже в лёгком забытьи наконец возрадоваться - как же хорошо дышать...
- Привет... - поднимает глаза и устало улыбается, услышав родной голос рядом. Кивает неопределённым жестом, означающим что угодно - от "ну да, приемлемо", до "полный провал". Он рад за них, ну как же... А уж она как рада, что нет уже и внутренних сил на какие-либо возражения. Да и уместно ли? Выбор сделан. Букет передан. Рубикон перейден, и никак его не прошагать обратно... Да и он не захочет. Плачь - не плачь, а сердцу попробуй прикажи!
- Ну почему же сразу дурацкая? Идея была хорошая. Романтичная. Зря ты думаешь, что Мадлен не понравится - мне кажется, она в восторге. Это мы с тобой дураки, что заранее не договорились и не придумали. Да и я так неловко сымпровизировала. Но хотела, чтоб уж наверняка. Я ведь не баскетболист, и так ловко кидать не умею.
Перед ними скамья, вся в цветах и ярких лентой. Шарлотта берёт его за руку, и приглашает присесть - в ногах правды нет, хотя кому она нужна, эта правда-то?
- Ты сильно не переживай ладно? Если что, папа спас честь твоего мундира, сразу же мадейру объявил, и все сразу отвлеклись.
Глупо всё это. Глупая свадьба, глупый Реджи, и самая глупая она - главная героиня программы.
А его холодные пальцы переплетаются с её так бережно, и кольцо это сияет надменным камнем и словно обжигает кожу...
- Нет, Реджи. Поверь, Мадлен тебе не откажет. Она захочет засыпать и просыпаться в твоих объятиях. Она будет смотреть на тебя и видеть мужчину - самого заботливого, самого родного и любящего. Она будет держать в ладонях твоё сердце, захочет смотреть в глаза детей, похожие на твои. Нет-нет, не спрашивай, откуда я это знаю...
Подносит тонкие пальцы к его раскрытым в удивлении губам.
- Просто... Это ты... Иначе с тобою и не получится. Да, глупые девчонки влюбляются именно в таких, как Коллинз. Но по-настоящему любят таких, как ты. Понимаешь?
Вряд ли понимает, и не поймёт, должно быть, никогда. Пусть так. Пусть эта тайна умрёт вместе с ней, и будет согревать сердце весь остаток жизни...
- Спасибо тебе... - утопает снова в его наркотических объятиях. - Не нужно никакой речи, пожалуйста. Да, я жадная, и не хочу, чтобы кто-то её услышал, кроме меня. И если ты хочешь что-то сказать, то скажи мне одной, ладно?
И легонько постукивает по мочке уха - пусть будет по-детски трогательно: одни сплошные тайны и секретики.