Переехав в Лондон Афина была на творческом подъёме. Дома, когда Анис отходила ко сну или была чрезвычайно занята своими играми здесь же в просторном помещении верхнего этажа дома Келли отведённого Афиной для студии, она рисовала. Рисовала совершенно всем. Маслом, пастелью, акварелью, карандашами. Делала наброски будущих работ и понимала, что изголодались, так изголодались по этому ощущению, которое было отодвинуто ею во имя...да, а во имя чего?
Во имя чего, сейчас она уже не очень понимала. Тяжелейший груз во имя любви, которой не существовало,  превратилась в тяжёлую бетонную плиту, чуть не ставшей надгробием на ее могиле. Чуть не похоронила сама себя.
И здесь продолжая собирать себя по частям из сотен разбитых осколков она ощущала, что снова дышит и снова жива. И оказывается для этого совсем не обязателен мужчина, муж или тот кого она любила. Ну, или считала что любила. Хотя в последнее время больше боялась, а потом ненавидела.
Как страшно могут трансформироваться чувства! И правда говорят, "от ненависти до любви один шаг". В данном случае наоборот.
Особого очарования и радости ей придавала работа с детьми. Это такая благодатная почва, где ты прямо видишь и ощущаешь плоды своего труда. И хоть учебному заведению было очень далеко до Парижской школы искусств, законченной ей, здесь царила благоприятная атмосфера. И Афина начала потихоньку заниматься репетиторством и для более старших слоев населения, чем дети. Хотя, по прежнему опасалась широкого знакомства. Прошлое так просто не отпускает.
Да, ещё оставив на сердцу вот такой рубец...хотя не только. И хоть последние синяки давно зажили, не испарился до конца страх...он впитался глубоко в кожу. В нутро. И поздними вечерами, погружаясь в ванну, при мерцающих свечах, Афина всматривались в темную гладь окон, в глубокий сумрачный лес и представляла себе такую картину...что ее мучитель приезжает сюда, и заплутав в здешних местах встречает семью медведей...а дальше...Она закрывает глаза и смакует, смакует эту картину! Как хрустят и ломаются кости, мох живописно окрашивается в бурый цвет, как красная пелена застилает его глаза и как боль...боль сотню раз пронзает его тело. И самое главное, это острое осознание безнадежности. Конца. Да так, что бы от него не осталось ничего...даже напоминания. И после этого ей на некоторое время перестает казаться, что она сама пахнет страхом.

— Какого черта! Ο ορατός: κοίτα ένα μαλάκα!
Михаэль скривился, от чего его и без того греческий профиль стал орлиным. Даже резко неприятным и пугающим. О! Она знала это выражение лица. Вся романтика и любования прежней красотой мужчины, который застилал собой весь мир растаяла.
— Гамо' то хри'ма му , гамо' ! Пута'на ме ди'плома! Какого черта ты о себе возомнила. Никаких выставок! Никакой мазни! Твои обязанности это дом и семья! Нечего меня позорить! Моя мать и отец хотят еще внуков, а не сомнительной известности моей жены!
Он надвигался на нее неотвратимо.
— Хочешь, что бы тебя показывали по телевизору? Хочешь, чтобы все на тебя пялились и восхищались!? Хочешь внимания и знаменитости!? Как эти шлюхи со страниц журналов? Будешь так же улыбаться и позировать!?
Он протянул свои руки, и к ее горлу. Подступила дурнота. О, да, раньше она тоже теряла голову и сходила с ума от его шепота и довольно крепких объятий, а иногда даже излишне крепких, когда он произносил "ты только моя!" Это казалось весьма романтичным и страстным. Пока не настало настоящее прозрение, вместе с фиолетовым синяком под глазом, разбитой губой и отметинами на шее.  Потом было сломанное ребро...А потом... Дни и ночи терпения и убеждения, что она сама виновата. Пока прорывающееся сквозь толщи страха сознание не закричало, что не может больше так!

Первый месяц Афине не только чудились шаги у дверей и она замирала, как статуя, цепенея и привыкая к тому, что она находится за тысячи километров от того места, где она чуть не сошла с ума и не покончила с собой. На плаву держала всего одна мысль. Дочь. Анис. К этому, в последствии присоединилось дикое желание отомстить.  Отомстить, живя своей жизнью, где для него больше никогда не будет места. И она начала стараться. Стараться изо всех сил.
Но, может иногда усилия бывают чрезмерно. и тонкое душевное состояние способно надломится? И тогда прошлое начинает еще большими кошмарами вползать в твою жизнь. Ночами...

Она волновалась, как девочка первый раз идущая на свидание, разглядывая свои выкрашенные в платиновый блонд локоны, с укладкой на манер двадцатых— тридцатых годов. И не узнавала саму себя. Прежняя бесконечно беззаботная девушка с загорелой кожей, как у бразильянок, с саркастически прищуренными взглядом, подмечающим все вокруг, с  тягой к приключениям, растворилась когда то в в запуганной молодой женщине, со спутанной темной косой и ребенком, прижимающие к своей груди, словно защищаясь, как щитом. Ни той, ни другой, почти не осталось в молодой и очень ухоженной даме с чуть потерянным взглядом. Но, это скорее от удивления и вопроса "я ли это?"
На запястье растворились последние синяки и Афина элегантно поправила узкий манжет шелковой кремовой блузы, заправленной в тон юбки карандаша, подчёркивающий все ее достоинства.
Настоящая леди. Да, ещё с такой прической! Она никогда не думала, что такой яркий блонд, да ещё с такой длинной ей очень пойдет, да и попросту сделает другим человеком. Эксперименты порой очень полезны, даже, когда они на столько вынуждены.
За окном медленно падали огромные хлопья снега. Словно сказочные мухи из знаменитой детской сказки "Снежная королева". Лондон, это тебе не Греция. Лондон это застывший чертеж архитектора, а не картина маслом или акварелью.
Греция  волшебна! Это период цветения деревьев и кустарников, да ещё в таком изобилии, что у человека не привыкшего к такому, начнет кружится голова. Сезон ароматов, которые никогда не почувствуешь в летнюю жару, когда солнце иссушает и убивает многое. Это тонкое переплетение цветов и зелени. Это великолепные сельские пейзажи во всей своей красе, когда луга ещё зелены и источают ароматы. Летом, вся трава выгорает на корню. И все становится желтым. Вся Греция становится желтой.
Воцагания, Алимос, Гифарда, теперь звучат, как названия из далёкого детства, придуманные на причудливом тарабарском языке. Теперь, все это очень далеко, как и золотой песок этих Афинских пляжей, изученных ей вдоль и поперек, как и Родос, Калхилики и Лемнос.
Теперь в окно видны совершенно другие виды. Не золотые или песчано белые, а отточенные линии викторианской Англии. Чертеж ее будущей жизни и он доходчиво прост. Избавится от страха и страданий.
Афина аккуратно сложила направление и адрес. переданный ей знакомым доктором, сердобольно стремящимся помочь, чуть не пропавшей в водовороте страстей женщине. Он считал, что подобные усилия должны быть вознаграждены и перенаправил молодую женщину, дабы не марать ее имя в частную клинику, к очень деликатному врачу.
Александр Хоуп...прочитала Афина на аккуратной табличке на дверях. И глубоко вдохнула воздух, до боли в легких.

"Добрый день, миссис. Меня зовут доктор Хоуп, я главный врач этой клиники. Пройдемте ко мне в кабинет и там вы расскажете мне о своей проблеме"
Афина сдержанно улыбнулась, стараясь сохранить остатки самообладания и создать, хоть какой то образ мало мальки нормального человека, а не выплескивать все свои страхи на нив чем неповинного мужчину. К тому же, воспитанная в патриархальных и совершенно зажатых условиях старого мира и режима, она была совершенно уверена, что все женские проблемы, мужчины воспринимают, как полнейший бред. Поэтому, она была слегка разочарована, когда Николета Редмонд дала ей телефон именно мужчины, доктора небольшой частной клиники. Но, разве у нее был иной выбор, как собрать себя по частям и попросить помощи у профессионала, потому, что на кону стояла жизнь ее дочери.
Афина не часто посещала врачей, но первый и последний раз не принес ей облегчения. На отмажь прописанные таблетки туманили голову и превращали ее из женщины в совершенный овощ. После недели приема, когда она поняла, что не способна таким образом нормально общаться и выполнять функции матери, что для нее было первостепенно, она выкинула всю эту дорогую химию и решила справляться другим путем. К тому же тамблетки туманили рассудок, а что художник может изобразить в таком состоянии? Признаться парочку таких работ Афина оставила, для воспоминаний и как пример, совершенно больного подсознания. В этой черноте и вязкой паутине, все равно, совершенно четко проглядывал острый профиль ее мучителя.

Алкеста Александрис посмотрела на нее поверх чересчур элегантных солнцезащитных очков. Мать Михаэля перебарщивала со своим желанием показать, что она принадлежит к элите. Поговаривали, что у них в роду были князья. Ныне же, женщина засохшая, худая и желчная, тешила себя, тем что понукал прислугой, многочисленными прибившимися бедными родственниками, которых она якобы облагоденствовала. В прошлом, женщина страдающая от того, что ее мафиозный муж не пропускал ни одной юбки. Сколько у него было детей вне брака? Он и сам не знал. У самой же Алкесты было двое. Михаэль и Димитрий. После очередных родов она стала бесплодна, потеряв и неродившуюся дочь и способность пополнять род Александрисов. Муж с ней не развелся. Кто б ещё так терпел его бесконечных любовниц и траты на них денег.
— Милочка...
Протянула свекровь, искривила свой напомаженный рот.
— Где ж это ты так искалечила себя!
Губа Афины была распухшей и глубокой трещиной под нижней.
Вся уверенность Афины сошла на нет. Знала ли ее свекровь о гадком и жестоком характере своего сына? Безусловно! Да и до этого Афина в надежде на женскую солидарность она поделилась с ней о своих делах. Мол Михаэль стал груб и начал распускать руки. Ответ свекрови стал гениальным. Будь мягче с ним, займись собой и радуй его больше в постели, а не переклалывай свою вину на него.
— Мы обе знаем, кто это сделал.
Попробовала оправдаться Афина.
— Госпади, что надо было сотворить такое, что бы вывести из себя моего сына!
Всплеснул а руками Алкеста.
— Перестань доводить моего сына, иначе мы отправим тебя в лечебницу, где займутся твоим душевным  здоровьем. Займись собой и наконец приведи себя в порядок, а то распустилась совсем. Ты ещё молода и сын мой тоже. И я хочу ещё внуков!
Голос женщины звучал как холодная исповедь чудовища, который пережил не меньшую трагедию и теперь мстил всему миру и ей в том числе.
Афина сглотнула. И навсегда похоронила мечту достучаться хоть до кого нибудь...В голове крутилось лишь одно. Она не может потерять дочь....это единственное, что у нее осталось.

Афина процокала в кабинет и опустившись в кожаное кресло, более внимательно осмотрела доктора. Типичный англичанин. Холодные, пронзительные глаза, однако...чуть тронутые какой то грустью? Словно прохладный Лондонский дождь накрапывал. Волевые скулы. Очень резкие черты лица. Эх... жаль, что все же не женщина! Ей можно было бы без обиняков рассказать все это дело, а так, Афине заранее казалось, что мужчина будет все равно на стороне мужчины, каким бы образом она не поведала свою историю. Что ж...к этому она тоже подготовилась.
Из небольшого клатча она вытащила стопку фотографий и протянула ее мужчине. Нет, это будет не романтический вечер воспоминаний. Совсем нет.
На первой фотографии красовался весьма привлекательный мужчина южного типа. Можно было бы подумать, что точно житель Балканского полуострова. Острый профиль, темные дуги бровей, модельная стрижка и губы в легкой надменной улыбке. В общем влажные фантазии сотен барышень. Афина до сих пор не понимала, как ее, выпускницу Парижской школы искусств занесло в такую грязь и она вляпалась в такое дерьмо!
- Это мой супру. Причина всех моих страхов и несчастий.
Дальше следует несколько фотографий, где они вдвоем с супругом и она еще не яркая блондинка, как сейчас. А потом парад фотографий для полицейской хроникм, где она с разбитой бровью, губами, синяками на скулах, руках и плечах.
- Мой отец вступил в сговор с не менее жадными греческими родственниками, чтобы не выпустить уплывающие богатство. План сработал: я без памяти  влюбляясь в это чудовище , забыв обо всем, щедро делясь со своим супругом всем, что у меня имелось, не задумываясь, ведь я верила, что  чувства взаимны. Так бывает. По молодости.
Она сглотнула, продавливая внутрь неприятный колючий ком.
- Пару лет моя любовь заставляла не видеть отвратительно деспотичный характер мужа и его любовные похождения, которым не было конца. Но прозрение все же наступает.
Афина снова тяжело вздохнула.
- Только к этому времени у меня на руках трехлетняя дочь  и неоднократные избиения со стороны мужа. Более того, он занимается нелегальным бизнесом, выходящим далеко за рамки простой контрабанды и переправки беженцев с востока и Африки. Грязные дела мужа и его семьи можно описать, как патриархально-мафиозные, вроде тех, что до сих пор процветают на Сицилии, с соответствующим укладом, где от женщины мало, что зависит. Не буду продолжать эпопею со всем этим ворохом женских вздохов почему я и за что. Сама виновата. Каждый сам выбирает дорогу, по которой идет. Дело не в этом. Я плохо сплю. Мне снится один и тот же кошмар. А таблетки... нет, таблетки это не выход. Я должна оставаться матерью и должна точно знать и понимать, что происходит. Мне кажется, что за мной следят...