[indent] Чарльз – лежа в постели и изучая витиеватые узоры, сотканные из трещин в штукатурке – мог бы считать уныло, что исчерпал лимит отпущенного ему везения. Сколько раз за тридцать восемь лет жизни он падал с лошади – не сосчитать! – и никогда не боялся возможного падения, садясь на молодое, дурно объезженное – или вовсе необъезженное – животное, твердо веря в умения тела и ума. И надо же было так отметить наступивший – тысяча восемьсот восемьдесят восьмой  - год, неудачно упав вместе с оступившейся после прыжка лошадью, что помимо несущественного перелома голени – на которую пришелся весь вес через твердое ребро седла – от которого Норригтон оправился бы через два месяца, он получил еще и опасный – повредив спину. Чудовищные боли истязали его при малейшем движении, превращая и без оного непростой для социума характер мужчины в истинное наказание для жены и матери, которые – впрочем – охотно наслаждались ролью страстотерпиц, ведь получили в полную власть того, кого видели прежде очень редко, и изливали на него безжалостно и безмерно все представление никогда не обремененных службой в госпитале  - вдобавок страдающих богатым бездельем – женских умов про заботу о больном.
[indent] Страдания способны закалить сильный нрав, но беспомощность его мучает сильнее любой физической немощи, и к концу зимы Норрингтон потерял всяческое терпение. Помимо вынужденного безделья, к которому не питал склонности с юности, помимо страшно раздражавших его дам с их хлопотами и ласками, помимо злости на собственное тело – совершенно не желающее восстанавливаться быстро – и приступов боли, от которых он готов был постыдно плакать против воли, Чарльз весь извелся от неизвестности. В гнетущей тишине большой комнаты его воспаленный разум – терзаясь бессонницей – пытался представить, чем занята Симона, и выдумывал картины одна другой кошмарнее. Она никогда не писала ему – тем более в «Рощу»! – ссылаясь на правила приличий, на которые ей –  твердо знал – на самом деле совершенно наплевать, когда необходимо, и дни тянулись невыносимо медленно – а ночи и того дольше! – и наполняли его крепнущими в воображении фантазиями о том, как вертихвостка в жажде денег и статуса наверняка не теряла даром времени и окручивала соседа-простофилю из тех, кто побогаче.  Мысли мучили сильнее, чем спина, и граф то осыпал любовницу проклятьями в потолок, то принимался истово молиться сам не ведая кому о толике верности – или хоть сострадания – в душе итальянки. В конце концов, дойдя до крайней степени умственного и психического измождения, он – плюнув на возможный скандал – приказал прибывшему с бумагами секретарю передать письмо в Лангефорд, на бумаге нетвердой рукой разойдясь во всех красочных оборотах о требовании – именно требовании, не просьбе – к Симоне оставить все и немедленно явиться к нему в Атланту.
[indent] С того дня время стало двигаться намного медленнее – казалось недавно, что некуда медленнее – и Норрингтон, живя в напряжении и боли, становился с каждым уходящим часом все озлобленнее. Мэри Луиза – его жена – сдалась раньше матери, не выдержав ради всех христианских добродетелей громкого, язвительного и жестокого в словах голоса больного, но миссис Норрингтон-старшая держалась на приступах родительской любви, и обе они за ужином воздавали кротко Господу молитвы уже не из беспокойства за здоровье Чарльза, но ради того, чтобы он – поправившись – перестал быть настолько невыносимым и вернулся пусть бы хоть к прежней степени зловредности, которая – в сравнении – не выглядела больше такой несносной.
[indent] Погожее утро в первой половине третьей недели июня радовало дамскую часть дома славной прогулкой до соседей, которые пригласили их на обед – развеяться от больничной атмосферы, и нисколько не радовало самого больного, давно проснувшегося, позавтракавшего и пытающегося отвлечься чтением – ему еще не рекомендовалось сидеть, поэтому Норрингтон при помощи слуги оделся и вышел на веранду, где полулежал на специальном кресле, сделанном по эскизу доктора под заказ. Несмотря на превосходный солнечный день,  мужчину знобило и теплый шерстяной плед, укрывающий до пояса, не спасал положения. Бледное – почти серое – лицо выглядело изможденным, выразительные голубые глаза запали вглубь глазниц – окруженные темными кругами – и оттуда тускло блестели недобрым звериным огоньком, а чрезмерно ожесточенный плотным сжатием губ рот отражал состояние человека, обреченного постоянно терпеть мучения. От опиума упрямец – вопреки советам  - наотрез отказывался.
[indent] Услышав издали грохот колес экипажа по камню подъездной дороги, Чарльз подумал – не задался обед, но – когда упряжка показалась в прорехах кустов и ветвей, поворачивая к белостенному дому с колоннами, окруженному розами, его сердце подпрыгнуло и взволнованно забилось. То были не мать и Мэри – другие лошади и кабриолет не их, а – наконец – разглядев внутри двух женщин с детьми, едва не подскочил – позабыв напрочь о состоянии, и совершенно ожидаемо с глухим стоном тотчас рухнул обратно, до крови впиваясь зубами в щеку в попытках не разораться от боли. К тому моменту как упряжка остановилась у крыльца, Норрингтон сумел придать себе пристойный вид – и достаточно невозмутимый – хотя  взгляд еще оставался помутневшим, и – надменно сложив руки ладонями на поясе, стал наблюдаться за прибывшими. И одну, и вторую он легко узнал – только Симону неистово ждал, а Эдна оказалась сюрпризом. Узнал он и рослого крепкого мальчика лет семи – сына итальянки, который с смешной детской серьезностью пытался быть галантным с матерью, помогая той выйти вперед кучера, а вот второй ребенок – догадка – мог быть только сестры.
Хорошо, что не притащила муженька. И на том спасибо.

Отредактировано Ethan Wright (28 Июн 2022 10:25:31)

В их путешествии Эдне не раз предстояло убедиться в том, что ее подруга действительно родилась от сильных и, пребывая в статусе вдовы, могла искать своего избранника среди сильных. Слабость, нерешительность, робкое ожидание, бесполезное нытье отталкивали ее, в то время как мозг и душа были быстры в решениях, уверены в себе и энергичны, как и ее тело.
Они, бывало, спорили и чаще расходились, чем сходились во взглядах, но, несмотря на это, в основе их отношений лежала неизменная гармония духа. Эдне нравились в Симоне и трезвость мысли, и юмор (ведь серьезность и шутка могут прекрасно уживаться друг с другом); нравилась ее широта, с которой она предложила ей навестить отчий дом в южноатлантических штатах, а также то великодушие, в которое она твердо верила, когда Джеймс привозил в их дом плоды ее щедрости.
Что касается образования и культуры, то в этом отношении Симона также была настоящим чудом - она обладала способностью вливать жизнь в давно известные факты, и ее настроения на самые обыденные вещи всегда отличались логичностью, свежестью и новизной. Благоприобретенный консерватизм Эдны нередко приходил в смятение от смелости ее взглядов и предупреждал ее об опасности, потому что внушенные с детства принципы превратились в неотъемлемую часть ее личности, но, несмотря на это, она все же поддавалась очарованию философских теорий Симоны и прощала ей ученость за искренность и энтузиазм. Она, правда, не всегда соглашалась с тем, что та так страстно отстаивала, но сама эта страстность и пыл являлись в ее глазах большой прелестью. Казалось, Симона стояла за новую женственность. Потому что была искренна, потому что хотела быть естественной, честной и правдивой.
Наконец, Симона нравилась Эдне сама по себе, независимо от тех отдельных качеств, из которых слагалась ее личность. А это далеко не то же самое - правила гласят, что при сложении двух величин в результате получается не только их сумма, но еще и некая третья величина, не содержащаяся ни в одном из них. Так же и с Симоной. Она нравилась ей сама по себе, вернее, ей нравилось в ней нечто такое, что не могло быть выделено как особое свойство или сумма нескольких свойств, в то время как недостатком считалось некоторое пренебрежение условностями, ведь образ женщины как таковой был для Эдны чем-то невыразимо священным, и она страдала при одной мысли, что любая из дочерей Евы может ступить на не совсем безопасную стезю, решаясь переходить границы, поставленные ей полом и положением. Однако глядя в глаза подруги, пожимая при встрече или прощании ее руки, она испытывала полную уверенность, что ничто дурное не может пристать к этой женщине.
Кроме того, подышав воздухом Канады, она полюбила в ней ту простоту отношений, которая поразила ее в начале их знакомства. Постепенно она научилась ценить в ней отсутствие той ложной стыдливости, которое приняла было за отсутствие целомудрия и скромности.
Эдна оборвала себя на середине фразы, когда их экипаж остановился напротив дверей белостенного дома, чей внешний вид поражал свидетельством достатка, в годы войны на который рассчитывать не приходилось, и походил на «готовое платье», искусно отделанное лентами и кружевом, бархатом и шелком. Она с глубокой сдержанной радостью ожидала встречи с матушкой, чей памятный образ хранился в душе с того самого момента, как Эдне предстояло распрощаться с ней и уехать в Банф. И, безусловно, она хотела увидеться с Чарльзом, какие бы извращенные причины не провоцировали обстоятельства их встречи, чтобы уложить чемоданы. Стоит сказать, свои письма она писала к высокому, худощавому молодому человеку, в некотором отношении не поддающемуся описанию, но определенно джентльмену. Однако когда Чарльз посетил Банф с намерением сделать Джеймса управляющим лесопилки, она увидела, как на нем отразилось некое подобие времени, чьи составляющие элементы  находились в таком сплаве и в таком процессе ферментации, что можно было говорить не во что они отольются, а какой результат дадут при относительном охлаждении.
- Не могу поверить, ему удалось, - тихо ахнула Эдна, произнося фразу как констатацию. А потом, перестав созерцать дом, взглянула на маленького мальчика, шепнула ему соблюдать приличия и, взявшись рукой за небольшой шлейф платья, трепещущий на лёгком ветерке, двинулась в сторону крыльца. Мальчик последовал следом. Своё имя он получил в честь отца. У него было овальное, продолговатое лицо, окруженное шапкой каштановых волос. Глаза под линией бровей были голубые и удлиненные, наполовину скрытые густыми немного лохматыми ресницами. А губы - почти всегда готовые растянуться в непослушную озорную улыбку. За долгую дорогу он, как и Джонни, оказался переполнен впечатлениями и нервными ожиданиями.

Отредактировано Evelyn Wright (5 Июл 2022 04:50:21)

Ступив на крыльцо, ощущения Эдны отличались непоследовательностью и были похожи на ропот. Чувство собственного достоинства не покинуло Чарльза. Посматривая в сторону горизонта с таким видом, словно все шло согласно его плану, он держался с ней так, чтобы ничем не связывать себя и выжидал момента, когда она проявит свое отношение. Она же, не таясь, без обиняков, подошла к делу с той свойственной ей прямотой, которой можно было бы восхититься. Поправив светлую, плотно отделанную кружевом шляпку, а потом слегка коснувшись волны волос, она представила своего сына и, процитировав отца, который говорил, что счастье в Роще происходит не только от доброты сердца, но и от здорового желудка его обитателей, предложила выпить по чашечке чая и пообщаться друг с другом.
Не смотря на то, что ее муж служил для Чарльза как бы наглядным доказательством бессилия перед самой судьбой, ей было бы спокойнее думать, что ему все-таки льстит ее счастье. Что, поставив Джеймса управляющим над лесопилкой, его лучшее я восторжествовало и побороло те дурные мысли, кои он не мог оставить без внимания, тогда как есть вещи, которые для всех должны оставаться священными, и первая любовь женщины принадлежит к числу этих вещей.
Он знал, что сердце Эдны было слишком чутким и несло в себе слишком много постоянства, чтобы быть способным изворачиваться и приспосабливаться, ибо натуры, подобные ей, не могут держаться одной стороны пути и ставят на карту все свое благополучие. Когда же их карта бита, то разбито и их сердце, и счастье их рассеивается как дым. У таких натур любовь зарождается совершенно так же, как ветер зарождается на тихой поверхности какого-нибудь отдаленного моря. Никто не знает, откуда он веет и куда, а между тем он вздымает волны, эти волны бушуют, образуя извилистые гребни, которые затем рассыпаются в виде мелких блестящих брызг, пока не наступит ночь, подобная смерти, и не скроет их своей темнотой. 
К тому же, Чарльз поклялся отцу содействовать счастью Эдны, утешать ее всеми средствами и покровительствовать во всем. Это была великая клятва перед умирающим, и хотя  произносилась она мальчиком, но Чарльз нисколько не считал себя при этом меньше связанным. А главное, он сам очень любил свою сестру, быть может, гораздо больше, чем та его, и поэтому он дал ей право избрать себе любимого человека, пусть даже она никогда бы не узнала, чего это ему стоило.
Для Эдны же ничего плохого не произошло. Ее физическая красота приобрела какой-то особенный блеск; лицо приняло более нежный оттенок, а глаза сделались глубокими и задумчивыми. В своем замужестве она оказалась подобной цветку. Как тот распускается под действием живительных лучей солнца и распространяет вокруг себя благоухание, точно так же, освещаемая и согреваемая любовью она постепенно раскрывалась, обнаруживая при этом в себе новые и новые сокровища души. То же бывает и со всеми женщинами, в особенности с теми, которые как бы для того только и созданы, чтобы любить и в свою очередь быть любимыми, сперва как девушки, затем как жены и, наконец, как матери, хотя в том возрасте, в котором находился ее муж, нужно слыть страстно влюбленным, дабы ради хорошенького личика быть согласным принять на себя серьезное и во многих случаях тяжелое бремя опасностей и забот совместной жизни, а так же родительскую ответственность за новоиспеченную семью.
«На что уж прочна веревка, но и та может быть натянута лишь до известной степени. Мужчина должен иметь жену в стране, подобной этой. Здесь не Англия, где в пяти случаях из шести жениться — все равно что надеть себе петлю на шею, -  приходили на ум слова одного из тех путешественников, чье ухо подцепила шальная индейская пуля. Жизнь представляла ему много опасных мгновений, но он сомневался, было ли на свете то самое, где индейцы устроили засаду, и ему, под командованием рейнджера, пришлось совершить путь до Банфа, чуть было не проморозив все суставы. -  Женитьба здесь — экономия, а дети — благословение, как природа и разумела вначале, а не бремя, каким сделала их цивилизация».
- Как будто вошла в клетку ко льву — именно так воспринимаю Чарльза с момента нашей размолвки. Но, думаю, это было вполне правильно с твоей стороны,  отговорить меня телеграфировать, иначе кто знает, увидели бы мы его, сидящим в кресле, а не на лошади, пускающейся в галоп. Он жутко бледен, моя дорогая. Его здоровье волнует меня, - едва слышно проговорила Эдна. В то же время, она считала, что Чарльз имеет право быть недовольным и искать уединения, чувствуя, что это придает ему некоторую власть над ситуацией. Он оттягивал момент окончательной уступки, но, быть может, располагая теми благами, которыми наградила его судьба, он уже не мог отчетливо сказать, в чем именно намерен уступить, и будет ли это полная сдача позиций.

Отредактировано Evelyn Wright (5 Июл 2022 04:50:00)

[indent] Дамы удалились, и – под тихий шелест густой листвы – вернулась унылая тишина. Стоило Норрингтону остаться в одиночестве и неприветливость – как доспехи – спала с его плеч, явив миру уставшего, брошенного в горнило боли человека, чья молодость давно минула. Опустив голову на подголовник, он утомленно опустил веки и тяжко вздохнул, расстроенный собственной несдержанностью. В подробностях сцены вспомнил, как не удостоил ответом мальчика – сына Симоны, - как проигнорировал сестру вместе с её ребенком, и пришел к выводу, что вел себя как брюзгливый старик, по праву возраста наделенный возможностью вести себя чудаковато.
[indent] С чего он так обозлился? Какая муха некстати залетела в ухо? Нетрудно было догадаться, Симона не пустилась бы в такое длительное путешествие одна, - и разумно взяла с собой Эдну и детей на отраду матушке, которой – от неоспоримого счастья! – повод кружить над ними, оставив в покое его. И женушке наступит веселье новых занятий, позволив ему без помех побыть в обществе любовницы.
[indent] Но умная мысль всегда приходит по следам событий. Чарльз страдал и – как всякий недомогающий мужчина – находился под проклятьем капризного ребенка. Всё его раздражало. Всё ему досаждало. Всё не то – да и вовсе не так. Ему желалось лечь головой к Симоне на колени, чтобы она прикосновениями прохладных пальцев к лицу облегчала внутренний жар боли и утешала его, убаюкивала сладким голосом – мурлыча тихие итальянские напевы, - и никто более не лез в круг идиллии со своими хлопотами.  Что – разумеется! – немыслимо, стоит хозяину лишь на миг расслабиться – он тут же понадобится каждой собаке.
[indent] Потянувшись, Норрингтон поднял с пола трость – его вынужденную спутницу последних месяцев, - и привел корпус в движение, удающееся ему исключительно медленно и всё же так тяжело. Врач призывал избрать лежачее положение на весь период восстановления ради блага пациента, грозя необратимыми последствиями в виде сильнейших болей на протяжении остатка жизни, а пациент был дьявольски упрям и отказывался дальше валяться в постели как беспомощный младенец. Хитроумное устройство под одеждой поддерживало его позвоночник, снижая незначительно нагрузку и это всё, чем медицина могла помочь. Первое время – он едва ли способен упустить тот кошмар из памяти – случались мгновения, когда ноги вовсе отказывались откликаться командам мозга, и одна лишь невозможность добраться до оружия спасла – по причине перспективы паралича впавшего в кратковременное безумие - графа от пули в висок.
[indent] «Вы все лицемерны!» - орал он в бешенстве – «Жрицы лживого милосердия! Не моя жизнь важна для вас – лишь возможность ублажить себя мыслями о том, как вы добродетельны и заботливы!»
[indent] Граф знал, что несправедлив. Он сам ни за что не отпустил бы итальянку ни в райские кущи, ни в адские котлы и сделал бы всё, чтобы оставить её как можно дольше на бренной земле подле себя, - цена не имела значения.
[indent] По первому впечатлению прошла вечность, прежде чем он – наконец! – смог самостоятельно встать и – опираясь ежесекундно на трость всем весом, корчась лицом от стреляющей боли в пояснице, опоясывающей крестец онемением, - пойти в дом. Шаги были удручающе медленными, устойчивость раздражающе нестабильной, и Норрингтон – неполные десять минут успевший раскаяться в зловредности – вернулся к состоянию обозленной псины, готовой кусать всех, кто подвернулся.
[indent] Дойдя до гостиной, он – со злостью положив трость на кофейный столик с грохотом – неуклюже завалился на диван, не имея и тени былой грации. Был миг после падения, когда мужчине хотелось остаться лежать в нелицеприятной для разгара дня позе и яростно грызть дорогую мебельную обивку, но вместо этого пришлось – помогая себе опорой на руки – сесть как полагается приличному человеку. Лакей – знающий как Отче наш что хозяину нельзя сидеть – тут же появился как черт из табакерки из глубин коридоров и суетно подскочил, что-то бормоча и подпихивая под спину графу диванные подушки.
- Неси вина! – рявкнул раскатисто господин, с облегчением – тщательно скрываемом на бледном лице – утопая в их мягкости и тем расслабляя мышцы корпуса.

[indent] Подхватив Эдну под локоток, бывшая прима, церемонно и неспешно вышагивая по укрывающим коридор толстым коврам, направилась со спутницей к лестнице, ведущей на первый этаж: колониальные американские особняки имели внутри тот же размах, что их европейские сородичи, а потому лестница сходилась и расходилась дугами, выпуская в огромный холл, где могла разместиться, наверно, целая рота с отменным комфортом. Симона никогда не бывала тут раньше и не знала, увиденное нагромождение мебели внизу всегда обитало там, или же вынужденно переместилось с насиженных мест, чтобы облегчить хворому хозяину быт. В любом случае, это совсем не портило общего впечатления: дом был огромен, хотя снаружи представлял собой обычный прямоугольник без изысков, кроме опорных античных колонн перед входом и нескольких, с изысканной ковкой перил, балкончиков.
[indent] Сам хозяин сего места ошибочно создавал впечатление человека донельзя интеллигентного и безобидного, большие глаза на узком лице и высокий лоб творили вид благообразный, подчас даже невинный, но итальянка давно убедилась, что обликам американцев доверять нельзя; Эдна тоже производила впечатление тихой серой мышки, не ропщущей супротив воли родителей, однако, они все прекрасно помнили тот день, когда эта покорная с виду девица самых благородных кровей выскочила замуж за обычного рейнджера, презрев все обязательства и долг. Любо-о-овь! – смешливо протянула тогда Симона, обмахиваясь веером, когда её муж Джон за чашкой кофе поутру обмолвился о том, какую надо иметь отвагу, чтобы пойти на разрыв с семьей и традициями.
[indent] Так вот, по её глубочайшему убеждению, у обоих Норрингтонов в избытке обитало чертей в темноте их спокойных вод, просто Эдна, как женщина, все же не привыкла пробивать себе место в жестоком мире, кусаясь и лягаясь, вокруг неё всегда были мужчины, на чьи плечи ложился долг обеспечить ей существование, и потому, особенно в контрасте с самой Ринальди или братом, миссис Райт выглядела слишком правильной. Несмотря на весь свой эгоизм, Симоне нравилась эта парочка, она не испытывала скаредности, думая о том, что неплохо бы поддержать молодую семью по мере скромных сил. Конечно, она видела в себе лишь желание ощутить высоту своего положения, высылая подарки более знатным по происхождению, но финансово ущербным, словно теша самолюбие, и, безусловно, его тешила, но в глубине души жила другая Симона, которая просто любила делать широкие жесты и получала от этого не меньшее удовольствие. К тому же, она хорошо знала ту, оборотную сторону жизни, из которой вылезала, цепляясь ногтями и зубами, презрев и законы, и мораль, несмотря на то, что её родители, в общем-то, были людьми очень честными и трудолюбивыми, с безупречной репутацией… до того дня, как их оболгали.
[indent] Нет, Симона слишком хорошо знала, каково оказаться за чертой бедности, когда достатка больше не хватало на новую ткань, хотя бы самую простую, для платья дочерям или обувь, на постельное белье и занавески, когда спать приходилось на голом вонючем матрасе под колким шерстяным одеялом, пить только воду, а на подолы ставить бесконечные заплатки. Одно воспоминание о тех днях порождало в ней страх, настолько бездумный и парализующий, что итальянка была готова украсть или убить, лишь бы никогда не возвращаться в ту убогую хижину с протекающей крышей. Конечно, красть не пришлось: природа щедро наделила её яркой, южной красотой, которая не успела увянуть, попав в жадные бесчестные руки какого-нибудь хозяина лавки, куда девочка пошла бы работать, чтобы помогать матери и отцу, ей повезло оказаться в руках ценителя прекрасного, вознесшего на пьедестал как музу-любовницу, а не просто бабу для удовлетворения похоти. С тех пор она не знала бедности, но этот бледный призрак постоянно парил над плечом: брак с графом, окончившись быстро, не привел к стабильности, на которую она надеялась, отвечая согласием, и вернул былые страхи.
[indent] Симоне не везло с замужеством: в зените карьеры в опере она стала графиней де Верн, где устраивало всё, кроме незначительных мелочей, муж, будучи гораздо старше, обожал, опекал и потакал, как только мог, и недостойно жаловаться на те два года, что она прожила в прекрасном замке во Франции; жаль, что, обретя вторую молодость под влиянием любви, граф опрометчиво забыл о такой вещи, как злой рок. И в итоге внезапно скончался, не успев вписать молодую жену в завещание, отчего она получила лишь крупицы в качестве ежемесячных выплат на содержание, да и те исключительно по милости младшего брата супруга, проявившего снисходительность к несчастной вдове. Недостойно, сказал он, чтобы люди шептались, пороча память моего покойного брата, что род де Верн не соблюдает долга чести. Сначала Симона даже радовалась, решив, что размер выплат вполне сносен, чтобы арендовать миленький домик у моря и растить розы, не думая о завтрашнем дне, но вскоре оказалось, что долг чести де Вернов включал в себя обеспечение и нового замужества вдове. Не успел кончиться траур, а она уже ехала в поезде, увозящем в холодные леса Канады, чтобы снова выйти замуж.
[indent] Джон Диккенсон тоже был старше, хоть и не настолько, как де Верн; он производил впечатление простоватого, не обремененного воспитанием высшего света промышленника, из тех, что поднимались с низов, выковывая свое состояние трудом и упрямством. Конечно, это был не кандидат мечты, к тому же вдовец с маленьким сыном, но он радушно принял невесту, относился к ней как к сокровищу…, пока не сошел с ума, и Симона смирилась с новым местом. Отсутствие балов и приемов, поводов сшить дорогое модное платье или выгулять драгоценности, она компенсировала как раз энергичным участием в жизни Эдны и Джеймса, точно сказочная фея-крестная. Джон не возражал; было время, когда ему нравилось видеть её счастливой, и траты не пугали. Увы, прожив с ним почти пять лет, она рано радовалась, уповая на то, что уж теперь-то проживет в согласии и любви до глубокой старости. Потеряв трагически старшего сына, Диккенсон тронулся умом и, в конце концов, разорив семью и измучив жену, скончался.
[indent] Выплат за долю в лесопилке вряд ли хватило бы надолго, Симона, привыкшая вникать в финансовые дела, осознавала; как бы не претило ей возвращаться к прежней жизни, от которой так отчаянно убегала, пришлось склонить голову перед судьбой. Она уже не была одна, на её плечах лежала ответственность за малыша Джона, который рос и впитывал в себя вложения средств как губка, тем более, что ему вскоре предстояло отправиться в школу. В тридцать пять уже не важно, насколько сохранилась былая красота и грациозность, насколько прелестны манеры и звучен голос, для ищущих себе любовниц богатеев полным-полно девиц молодых, розовощеких и наивных. Так что, как бы с виду гордо не вскидывалась головка, как бы дерзко не блестели глаза, а губы не усмехались ехидно, в душе итальянка прекрасно понимала, как повезло ей с Норрингтоном, а потому не забывалась слишком, поддразнивая ревность любовника, но потакая большинству его капризов, вроде того, что привел сюда.
- Помилуй, - журчащий ручейком голос даже не дрогнул, когда кончик носа презрительно сморщился. – После того, как я столько времени тряслась по пыльным дорогам вашего штата, соглашусь исключительно на глоток красного полусладкого вина, желательно, охлажденного. Как полагаешь, дорогая, в здешних погребах найдется подобное? – уголки губ приподнялись, придав пухлом широкому рту обаятельные очертания. – Тем более, что негоже оставлять твоему брату эту упоительное право пьянствовать в одиночестве: тогда он много думает и становится совсем невыносим.  – К этому моменту носок туфельки ступил с лестницы на паркет, и восседающий на диване в холле граф должен был отлично услышать последнюю фразу; это не было промашкой, Симона нарочно говорила достаточно легким, небрежно громким тоном, чтобы Чарльз перестал изображать из себя грозовую тучу.
- Вы же поделитесь с нами вином, дорогой граф? – сладко проворковала она, подводя подругу к дивану; отпустив Эдну, чтобы та могла выбрать место и сесть, сама итальянка подошла к Норрингтону ближе, протягивая ему лишенную перчатки руку и улыбаясь.

Эдна улыбнулась той манере подруги, за которой крылась ее доля очарования: практичная, волевая и сильная духом, казалось, Симона вообще стремилась придать своим речам именно такой характер, отчасти как бы пытаясь позабавить его свободной и юмористической окраской, а отчасти - вот тут - то и крылось наибольшее очарование - как бы стремясь, для собственного облегчения, сбросить груз неизбывного ощущения несообразности бытия. Как-то, что сейчас, протягивая руку к графу Фэнтону, они если и походили на давних друзей, собравшихся обмениваться характерными, полными смысла фразами, с помощью которых можно решить любую проблему их безбрежного мира, то напрашивающийся вывод составил бы действительное прочтение к поведению. От Эдны не ускользнуло, каким мужским нетерпением воспылал ее брат. Он не только дотронулся к женской руке, но и, однако, задержался, чтобы вдохнуть запах с ее кожи, словно невзначай, возможно, сам того не замечая. Огляделся по сторонам. А после - вновь припал к запястью Симоны и не без умысла - ему требовалось удержать графиню подле себя, завладеть ее присутствием до конца, но - тем не менее - подобное желание Чарльза вряд ли совпадало с общепринятыми правилами поведения в обществе, особенно, если ты связан узами брака. Проще говоря, ему предстояло вести тот самый танец, где время череды особо сложных поворотов, поклонов и переходов, вынуждает партнера сосредотачиваться, чтобы пройти его благополучно.
Достигни сей этюд взгляда слуги, принявшегося разливать вино по сосудам, и будь оное в его власти, он бы посоветовал Аврааму Линкольну внести в свод законов штатов еще один, согласно которому муж может сменить жену в первый год после свадьбы, причем без всяких объяснений. Тогда как женам дать пять и более лет на то, чтобы окончательно определиться, ввиду того, что прекрасный пол намного более терпелив. Взять хотя бы его хозяйку-англичанку.
- Дети изрядно утомились, - прежде чем заговорить, Эдна расправила юбки,  захлестнувшие часть пространства дивана вокруг и медленно огляделась по сторонам, воспринимая то, что говорила ей остальная мебель — выражение знаков и символов возродившегося достатка. Генеральная уборка была сделана со всей тщательностью. Каждый вымытый и начищенный предмет округло стоял в незрячем воздухе. Краска сливочного цвета была нежнее сливок. Нашатырный спирт убрал с поверхностей патину. Дерево горело светом. - Джимми «патрулировал периметр земель» нашего вагона, -  нести ответственность за другую жизнь, за пищу духовную и телесную, за воспитание и развитие. В своем вопросе, принадлежит ли дому, она обручилась с мыслью, что переступила его порог, будучи уже не девочкой, которая пытается определиться с тем, кто она и зачем призвана в этот мир, а женщиной, способной вырастить и воспитать собственное дитя, - в этом он пошел в своего отца, - оставаясь дипломатичной, Эдна села ровнее. Климат Канады притушил ее южный загар, поэтому все открытые участки кожи, то есть шея, лицо и лоб несли оттенок светлее, давая на его фоне выделить розовые губы и блестящие глаза. - Конечно, меня ему приятно видеть рядом, но Джеймса, - мистер Райт не следовал неписаным правилам, по которым отцы не должны ни видеть и ни слышать собственных детей. Если случалось, он брал ребенка в свои прогулки по окрестностям Банфа и начинал тихонько обучать тому, что знал сам, - Джеймса он считает намного полезнее, - реплики были по существу, не самые оригинальные, но это единственное, что приходило Эдне в уставшую от путешествия голову. Когда же заговорила Симона, взгляд голубых глаз споткнулся о несколько темных полос на подоле ее платья, никак не сочетающихся с узором на дорогой материи. Попытавшись прикрыто намекнуть подруге на необходимость принять позу, скрадывающую нонсенс, только затем она подхватила фужер и пригубила, ощущая терпкость, тонность и агрессивность напитка. То было сухое вино. - Я бы сказала, что дорога нисколько не изменилась, она все столь же тяжела, но исключительным штрихом нашей поездки стало соседство с некой дамой, которая везла бутылочку духов на основе китового жира - с приторным ароматом, который  та просто обожала. Она втирала их в кожу, как другие женщины - душистое мыло. Невообразимое амбре, -  Эдна взмахнула пальцами руки, рассекая воздух, и слегка подалась вперед, - как же ее звали, дорогая? - обратилась она к Симоне.

Отредактировано Evelyn Wright (5 Сен 2022 11:50:17)