Профессор Стюарт стремительным шагом пересёк парковку и, не медля ни секунды, сел за руль своего автомобиля. Мягкий хлопок двери, и в скорости "Ягуар" утробно зарычал, озаряя свою бетонную клетку светом фар, и начал медленно красться к свободе под шелест шин. Останется лишь преодолеть яркие огни города, и эту ночь они встретят далеко отсюда. Там, куда так нравится возвращаться.
Голова шумела от мыслей. Встреча с лордом Карлайлом стояла перед глазами так явственно, как будто произошла минуту назад. Это был отличный ход, превосходный ход, и Стюарт был уверен, что Майкл его оценил, пусть и выразил это, по мнению профессора, недостаточно выразительно. План был рабочим, и всё же глубинная ненасытность не давала мозгу отдохнуть в тишине, подкидывая грязные мысли.
Умный оппортунист начал бы работу на подрыв фермерской утопии старого льва прямо сейчас, пока он поддался на уговор. Да, безусловно, но только Уильям не собирался этого делать. Перед Карлайлом нужно сдержать слово, иначе самого себя можно перестать уважать. Нет: Стюарт собирался следовать всему тому, что наговорил Майклу, однако никто не говорил ничего о внезапной союзнической дружбе, открывающей возможность узнать своего конкурента поближе. Они теперь союзники, а это значит, что даже вопреки своему желанию, Карлайл будет вынужден принять пару приглашений. Казалось бы, малость, но с этим стариком мелочей не бывает. Уильям воспользуется малейшей лазейкой, лишь бы подобраться к нему поближе.
Карлайл никогда не станет ему полностью доверять, но это и не было целью. Carpe diem — только и всего.
Уильям выкрутил руль, съезжая с главной улицы. Он был слишком плотно занят размышлениями, и только сейчас расслышал, что всё это время фоном развлекало его слух. Профессиональные фолк-музыканты из Канады разудало исполняли ирландские сельские песни про пиво и покатушки с сочной девкой в вереске. "Бёрк забыл свою флешку", — улыбнулся своим мыслям Уилл и, отбросив пренебрежение, решил с интересом оставить динамики работающими. Капитан Кеннет сегодня исполняет свои прямые обязанности по организации охраны, чтобы на время пребывания профессора у мисс её милое жилище стало самым безопасным убежищем в мире. Негласное взаимное порицание — Бёрка за музыкальный вкус, Стюарта за разврат — стало чем-то вроде хорошего тона в их отношениях, такая лакмусовая бумажка: пока тон остаётся неизменным, значит всё стабильно.
Настроение было странным. На поверхности всё ещё бурлила неудовлетворённость: может, он ожидал, что лорд травы отрегирует на предложение иначе, может, ждал борьбы или ещё чего, хотя казалось бы стоило быть довольным. И для стимуляции своего удовольствия Уилл сначала в баллистическом зале отстрелял из демонстрационной винтовки боеприпасов на уродливую шестизначную сумму, потом купил относительно плебейского вина, и теперь сам ехал в гости к своей госпоже. Мисс Торнхилл была, каламбурно выражаясь, гвоздём сегодняшнего вечера, и Стюарт с предвкушением думал о её темпераментно выставленной груди. Он предупредил Лидию о своём визите, и, судя по тону, казалось, что она почувствовала, в каком Уилл состоянии. Она вообще всегда хорошо его читала, порой даже лучше, чем он сам, и это было одним из самых ярких определяющих качеств, за которые Стюарт с лёгким сердцем переводил ей деньги на счёт. В комплекте шла, конечно, изобретательность, живое воображение и диплом психолога. Как вообще люди могут ходить к психологу, который при этом не делает тебе как минимум эротический массаж?
Ему нужны были её руки. Её общество. Сейчас, немедленно. Когда-то странно было это признавать, но сейчас, когда всё стало так привычно и обыденно, это казалось естественным как солнечный свет.
Автомобиль въехал за ворота и остановился в отведённом месте. Прихватив с собой бутылку вина, которое последний раз Лидия так шумно нахваливала, Уильям вышел из машины и глубоко втянул носом ночной воздух лондонского пригорода. Глаз ласкало чёрное небо, оттеняющее мягко подсвеченный ландшафтный дизайн, и всё здесь было таким... привычным уже, родным почти. Странное чувство.
Каберне совиньон приятной тяжестью болтался в руке, когда Стюарт бодро прошагал к заветной двери.
— Дорогая, я дома!

Отредактировано Thomas Darcy (8 Окт 2021 23:16:31)

Come closer and listen to my words
I'll confess my weakness to you
Will you understand and arm them despite me
I'll show you the lines of my crying
Just trying to squeeze a drop of pity out of you
But inflame my desire

Уилл очаровательно улыбнулся, с восхищением разглядывая своё зрелище, встретившее его у двери. Пальцы послушно сомкнулись на стакане, когда бутылка вина покинула руки, и профессор прошёл внутрь, ощущая, как от одного только присутствия в доме мисс Торнхилл стянутые нервы начали постепенно расслабляться.
— Не просто дорогая, а очень дорогая, — мимолётно бросил в ответ он свою острую шутку и проводил взглядом завлекающе качающиеся бёдра, пока расслаблял пальцами верхние пуговицы своей мягкой рубашки-поло.
Между ними сложились определённые отношения, но Стюарт понимал, что "знаки внимания" — это последнее унизительное действо, до которого может опуститься мужчина в его положении. Вино, шоколад и другие мелочи не шли в зачёт, это была скорее приправа их вечерам, чем настоящие подарки. Кто-то дарил своим эскортницам бриллиантовые ожерелья, своим любовницам — яхты, округляя грудь и играя в самца, преподнося свои бумажники к алтарю в надуманном самолюбовании. С Лидией Уильям никогда так не делал, его желание порадовать её выражалось разве что в увеличенном чеке, и только. В конце концов, их связывали рабочие, пусть и глубоко личные рабочие отношения.
Лидия была лучшей. Кажется, он давно не напоминал ей об этом.
Следуя вслед за мисс, Стюарт стянул свою рубашку и, протянув руку, мимоходом повесил её на спинку стула по дороге, являя свой обнаженный торс. Жесткость, звучавшая в голосе Лидии, приятно кусала изнутри, дразняя и играя, обещая скорый восторг полной свободы. Здесь они могли говорить как угодно и делать что угодно, можно сказать, что ступив на территорию этого дома, всё являлось своеобразной ролевой игрой, правила которой писались на ходу.
В сексе и в смерти — не сдерживайся. Люди растут в стыде от своих эмоций: не кричи, мальчик, это унизительно; не плачь, девочка, это некрасиво. Изо дня в день совершенствуют виртуозность управления своей бурей страстей, пока в один прекрасный момент ревущий поток не сорвёт крышку бойлера и не погубит выстроенный хрупкий мир в одночасье. Поэтому, нахуй это — сказал себе Уилл, и поделил свой мир пополам. Для всех — партнёров, друзей, случайных знакомых, он изящен, собран, сконцентрирован. А здесь, за дверью греха, со сброшенными регалиями, он позволял себе свободу, даже более гротескную и обострённую, а всё для того, чтобы уравновесить две чаши весов. В сексе и в смерти — не сдерживайся, такой закон он утвердил для себя, и до сих пор он успешно спасал его от импульсивных поступков. Не он первый, не он последний: как говорят, все богатые — извращенцы, но это только лишний раз доказывает эффективность метода.
Опустившись рядом со столиком на одно колено, Уильям как бы случайно аккуратно прикоснулся кончиками пальцев к лодыжке, прежде чем взяться за тонкие кожаные ремешки.
— Прости меня, мисс, — негромко произнёс он, поднимая на Лидию глаза, пока пальцы вытягивали ремешок из замка. — Без тебя этот день был просто невыносим, — и чуть склонился к её колену, разводя ладони, чтобы уделить внимание второй туфле.
— Это будет непросто исполнить, — ответил Уилл, заглядывая мисс в глаза, слегка прищурившись. Уголки губ приподнялись в улыбке. — Хочу сегодня попробовать всю твою кухню, только чтобы не сильно занимать рот, на этом мы сможем договориться?
Уилл часто приходил на взводе, и часто продолжал говорить без остановки, устраивая себе эротический сеанс психотерапии. В процессе, конечно, у него могли возникать... сложности, и тогда он мог заткнуться на минуту, но в целом профессор обычно предпочитал наполнять атмосферу звуком своего голоса, пока язык не устанет. А он, как правило, не подводил.
Надо же: одно лишь присутствие, один вид Лидии... Взгляд выцеплял каждую мелочь, каждый изгиб и округлость, каждый косметический штрих и каждый кружевной завиток. Она не была пустой куклой, в этих глазах был живой ум, а в этой груди горел огонь, питающий горячее сердце. Её приказы звучали хлёстким кнутом, побуждающим к жизни, её проникновенный шепот вытеснял собственные мысли из головы.
Игра началась.
Распрямившись, он положил ладонь на пряжку своих штанов, не отводя взгляда от женских глаз.
— Я скучал, мисс. Прошу, будь снисходительнее.

Catch me, enslaver
Hold me beside
Trap me
To be my
Annihilator

Уилл украдкой втянул воздух приоткрытым ртом, прикоснувшись языком к нижней губе. Лидию не так просто было сбросить с коня, и это он обожал в ней. Ты мог тысячу раз быть оружейным бароном, лордом чего угодно, но если ты вверил себя в её руки, ты в любом случае окажешься на коленях.
— Прошу простить меня, моя госпожа, — произнес Уильям, ощущая, как упрямое неудовольствие бьётся внутри, но не имеет права найти выход. Это он может считать, что ему необходимо выговориться, но у Лидии всегда было своё мнение на этот счёт. И не было до сих пор ни единого раза, когда её приказы не принесли плодотворного результата.
Он уронил взгляд в пол, наслаждаясь зрелищем, напоследок отпечатавшимся под веками. Возбуждающе. Под лёгкой тканью скрывалось округлое сильное тело, притягательные формы, облачённые в щепетильно подобранное бельё высокого класса, и выверенные, уверенные движения госпожи завораживали его. Он чувствовал, как быстро отступает привычная реальность, уступая желанному горячечному сну. Но всё ещё недостаточно быстро, блять, недостаточно.
Рывками выдергивая ремень из застёжки, Уилл вбирал прикосновения, сменяющие милость на гнев, и остановил взгляд на бёдрах, сокрытых под струящейся сорочкой на уровне его лица.
— Да, госпожа, — уверенно выдохнул он, с удивлением ловя себя на более ощутимом неудовольствии, чем хотелось бы. Надо же, он злился! Насколько же должен был чёртов Карлайл стать причиной сомнений, если даже при Лидии у Уильяма трещал вышколенный, послушный образ по швам.
Пока госпожа отошла, он избавился от своих штанов и белья, и встал на оба колена, свободно положив руки спереди на свои ноги. О, он знал, зачем она пошла к каминной полке, и от этого внутри шевелился не засыпающий протест. Его настроение выдавала морщинка, залёгшая между бровей, хотя Уильям сейчас не отслеживал своего лица. Он вообще старался как можно быстрее раствориться в этом потоке, обнажаясь не только посредством лишения одежды, но и снятия тугих основ и правил, на которых крепко держалась рабочая маска.
Лидия оказалась сзади, и Уильям, сердито дёрнув крыльями носа, открыл рот, пока госпожа вкладывала самый унизительный для него девайс. Ремешки сомкнулись на затылке, валик впился в щеки, и Стюарт прикрыл глаза, приподняв брови над переносицей. Порой для самых тяжёлых болезней приходится прибегать к суровому лечению, он это понимал, и сердце начало биться в груди болезненней и сильнее. Впрочем, пока она не лишила его рук и ног, он всё ещё многое мог рассказать ей — до следующего наказания.
Толкнув языком валик на пробу, Уилл обернулся вслед за госпожой, всё ещё не поднимая глаз на её лицо, и когда ухоженные пальцы прикоснулись к его подбородку, он тихо, протяжно замычал, слегка подаваясь навстречу. Опустившись на пятки, он слегка опустил лицо, ласкаясь к ступне щекой, чуть прикрывая веки. Нет, он и не надеялся её разжалобить, просто поступал, как диктовало его нутро... впрочем, отчасти да, может в процессе она снимет валик. Нужно срочно переставать врать себе.
Опустив одну руку, он снова слегка подался вперед и поддержал себя, опираясь на пол кончиками пальцев, а свободной ладонью подхватил стопу Лидии, погладив её и продвигаясь к лодыжке. Кожа была холодной из-за пола, но быстро согревалась под прикосновением, обещая жар всего остального тела, к которому Уилл пока не имел доступа. Низко замычав, он провёл носом от лодыжки чуть выше, жалуясь госпоже на недостаток своего воспитания, в котором, конечно же, была не её вина, а исключительно его. Его не беспокоил холод: вся его суть тянулась к женщине в кресле, и он с нетерпением ждал любого её слова, лишь бы оно выбило этот мерзостный беспорядок из его головы.

Толчок посадил Стюарта обратно, и по телу разлилась первая колкая волна, натолкнувшаяся на внутреннее напряжение. Хорошо, это было хорошо, хоть отчётливый звон в напряженном теле твердил об обратном. Он провоцировал её, тут уж никаких иллюзий. Лёгкий звон неподдельного недовольства в её голосе идеально гармонировал с его собственным.
О, Лидия: как же тебя не хватало.
Второй волной стал новый приказ, и острый прострел опустился вдоль позвоночника. Уильям опустил ладони на пол и кивнул аж два раза, рассматривая идеально чистую поверхность пола, парализованный на половину своего лица. Пока ещё удавалось собирать текущую слюну и вовремя сглатывать её, но скоро, совсем скоро — он хорошо это знал — тонкие нити спустятся с уголков растянутых губ, нагнетаясь каплей на гладко выбритом подбородке. Медленно, как сказала Лидия, он пополз вдоль коридора, заставляя себя чувствовать каждый шаг, каждый момент, когда твёрдый пол продавливал непредназначенные для подобного колени, каждую секунду, когда Лидия внимательно смотрит на него. В том, что она смотрит, Уилл не сомневался: он давно почувствовал, что она тоже получает определённое удовольствие от их сеансов, продиктованное не только денежной суммой. Проработанное в зале тело исправно двигалось, мышцы напрягались под идеально депилированной кожей. Ремень врезался в затылок, и Уилл на пробу сжал зубы на валике, особенно ощущая свою отвратительную беспомощность перед таким простым, но действенным агрегатом.
Конечно, он хорошо знал дорогу. Белая комната — убежище, где происходило колдовство. Когда ладони переступили порог, остатки внешнего мира растворились позади, вместе с тем, кем он сам был в этом мире. Он мог с лёгкостью воспроизвести в памяти каждую мелочь здесь, вплоть до каждой игрушки, художественно разложенной в специально подобранных местах. Напряжение всё ещё довлело внутри, Уилл опасно балансировал на грани идеального образа, и навязчивая мысль о том, чтобы побесить Лидию, болталась в черепе наряду с другим мусором, от которого он никак не мог избавиться сам. Но, может, стоит попробовать?..
Дождавшись приказа на своём месте, Уилл подобрался к госпоже ближе, усаживаясь перед ней. Ошейник сомкнулся резко, требовательно, вырывая резкий выдох через нос, и мужчина туго сглотнул, вынося этот новый аксессуар как подарок высокой чести, а вместе с тем как тугой аркан определённости: не существовало больше ничего, кроме подчинения. Это стоило принять как можно скорее.
Лидия приподняла его голову, и их глаза встретились снова. У неё удивительный цвет — синева океана, серый сапфир, глубоко тёмный в таинственном полумраке. Он встретил хлопок по щеке, инстинктивно моргнув, и тонко замычал, признаваясь в том, как тяжело ему сегодня отпустить. Ничего, ничего, госпожу это не смутит, и вот теперь даже свет померк. Сцепленная морда, скованная, как тюрьма для рассудка, пока тело оставлено на произвол судьбы. Изящно-болезненное наслаждение.
Как послушный христианин, Уилл стоял на коленях, запрокинув голову в удовольствии от желанных прикосновений, и тихий звук в глубине груди был единственным доступным ему выражением чувств от хлёсткого шлепка. По спине пробежали мурашки от нетерпения, ведь он не представлял, что его ждёт, он только на слух мог ориентироваться, куда отошла Лидия. Ладони коснулись пола, Уилл слегка прогнулся в спине, устало опустил голову и слегка тряхнул из стороны в сторону, прислушиваясь к ощущениям. Раздразнённый, он чувствовал, как нетерпение и присутствие Лидии нагнетает возбуждение — на кончиках пальцев, на встопорщенных волосках, в миллиметре над кожей. Чем больше он ждал, тем сильнее собственный рассудок изводил его, и он в нетерпении поджал пальцы на руках.

She'll suck you dry
And still you'll cry, to be back in her bosom
To do it again
She'll make you weep
And moan and cry, to be back in her bosom
To do it again

Ослепление обострило чувства, и Уильям усиленно прислушивался к тихим шагам, движениям, шелесту фурнитуры и едва слышному цокоту маникюра. Колени были не слишком счастливы держать своего владельца в таком положении, но подобный дискомфорт был в порядке вещей. Его гораздо больше заботило то, куда ушла Лидия и что она там готовит для него. Цепочка болталась под шеей, прогоняя чувство одиночества, и даже лишённый зрения, Уилл мог чувствовать присутствие своей госпожи.
Холод мазнул по спине, заставляя выдохнуть через нос, но это резкое чувство быстро сменилось наслаждением от касаний. Уильям ласково застонал, угадывая за нежными пальцами знакомое устройство, и это знание заставило живот поджаться в нетерпении. Сменить ментальные оковы физическими — ключ к освобождению, и чем больше госпожа вешала на него оков, тем свободнее профессор чувствовал себя. Ягодицы поджались от прикосновения к члену, исправно встречающему ласковые пальцы, и Уильям утвердительно замычал, растягивая звуки, будто он мог продолжать и так выражаться в своей неизменной многословной манере.
Хорош же он наверное, в узде, на цепи, с повязкой на глазах и кольцом на члене.
Лидия отстранилась, и Уильям крупно содрогнулся всем телом, прогибаясь в пояснице. Под повязкой он зажмурился, сильнее стискивая губы на валике, и вцепился пальцами в пол, сдавленным мычанием обозначая свои чувства. Мысли стремительно начали покидать голову, когда тело стали захватывать инстинкты, и от этого удовольствие жгло только ярче. Даже отключение прибора было равнозначно шокирующим действом, приносящим лишь иллюзию передышки.
Как вдруг — хлёсткий удар. Уилл рвано застонал, как в первый, так и во второй раз, прогибаясь в противоположную удару сторону. Кровь прилила к лицу, уши жгло огнем, и места, куда лёг хлыст, ощутимо саднило. В сексе и в смерти — не сдерживайся, и если в другом мире, за пределами этих стен, Уилл мог выдержать многие удары, то здесь же любой вызывал бурю эмоций, помноженных на похоть. Голос Лидии забирался в череп, гладкие ладони обещали убежище, но новый удар не оставлял сомнений: вот теперь всё началось по-настоящему. И дразнящая вибрация как будто приучала, что одно неотделимо от другого, всё это — единый узор извращённого наслаждения. Уильям застонал на выдохе, послушно запрокидывая голову, и по приказу прогнулся в пояснице, содрогаясь от ожидания новых внезапных ударов.
До этого он изводился незнанием. Теперь его к краю толкало ожидание неизбежного.
Звук дверцы маленького холодильника легко признать, тяжелее смириться со знанием его содержимого. Сердце билось в груди, кольцо издевательски тянуло в паху, а недовольный поток болтовни туго упирался языком в кляп. Своей неопределённостью Уилл был так взвинчен, что уже сейчас был готов заскулить и лечь на живот, но это было бы фатальной ошибкой. Нельзя останавливаться на полпути. Нельзя давать себе поблажки.
А потому, когда Лидия вернулась, чтобы прикоснуться вновь, Уильям охотно встретил её, тихим стоном встречая дразнящую ласку. Когда-то давно они обсудили весь арсенал, что-то даже пополняли вместе, и заявляя, что готов попробовать всё, Уилл не лукавил. Он был готов к этому, а потому ждал прикосновения к чувствительной коже. Толчок внутрь вырвал новый стон, и Уильям дёрнулся под тихий шелест цепи. Напряжённый член вздрогнул, а нервные окончания бесновались из-за одновременной атаки холодом и проникновением. Но ладони, ласковые и нежные ладони вновь вернулись, чтобы прогнать сомнения, и Стюарт пошевелил бёдрами, наслаждаясь одновременным действием вибрации и движений. Он знал, что такое не может длиться долго, а потому собирал каждое мгновение, как капли росы в пустыне.
И вот Лидия резко дёрнула поводок, заставляя снова опуститься на пятки. При движении мышцы сжались вокруг металла, посылая молнию вдоль позвоночника. Уилл поднял слепую голову, грудь вздымалась от учащенного дыхания, скованный член торчал в оковах мягко вибрирующего кольца. Хотелось обхватить его пальцами, хотелось разогнать саднящее чувство под грудью мягким прикосновением ладони, но ему нельзя касаться себя без разрешения. Если только, конечно, он не собирается получить новое наказание.
Удивительно, сколь разные чувства вызывает пренебрежение в голосе разных людей. Карлайлу хотелось битой изувечить коленный сустав. Ради Торнхилл хотелось заслужить амнистию.
Внезапное одиночество закончилось вместе с мягкой вибрацией, нагнетающей раздражающе навязчивое напряжение, и Уильям повернул голову на голос. Конечно же, он знает. Лидия сидит на своем троне, и профессору не обязательно видеть, чтобы знать, как она при этом выглядит. Она близко, на расстоянии вдоха-выдоха — непреодолимое расстояние для болезненно затекших коленей, и столь незначительное по сравнению с обещанной наградой.
Стюарт решил не подниматься во весь рост, а добраться до голоса уже использованным методом, только в этот раз он позволил себе опереться на передние части стоп. О, он даже не заметил, как голова лишилась лишних рассуждений, забиваясь лишь мыслями о новой лавине чувств и ожиданий, мыслями о желаниях госпожи. Ощущая близость, он протяжно, зовуще замычал, прося внимания, и остановился перед креслом, слепо задевая грудью её колени. Ебучий кляп начал подтекать слева, и очень хотелось опустить руки на эти бёдра, сокрытые от него за стеной запрета. Запах Лидии, он улавливал его тонкую ноту с такого расстояния, и её возбуждение туманом безумия затекало в сознание. Ноздри дёрнулись, и Уильям тихо застонал на выдохе, опуская подбородок, и замер в ожидании, уже не ощущая особо холода цепи, щекочущей грудь.

Even in these chains, you can't stop me.
Even in these chains, you can't stop me!

Во мраке шорох бархата, шёлковое дуновение воздуха, едва слышное дыхание — Уилл мог лишь угадывать, что делала госпожа, однако опыт и обоняние подбрасывали ему недвусмысленные подсказки.  Он рвано выдохнул носом и поджал ягодицы, и зубы слегка сдавили валик, когда стимуляция подхлеснула в основание члена — в темноте каждый удар был внезапным, каждый бил возбуждающе глубоко.
Ближе, ещё ближе, подняв слепую голову на манящий голос и удерживая руки внизу, покорно следуя каждому слову. Вдоль хребта скользило холодное возбуждение, стальная похоть обещанной свободы — отключение последних аварийных протоколов здравого рассудка. Он — деталь, она — ненасытна, вместе они — душа для этой ревущей машины разврата.
Рывок цепи, и Уилл благодарно упёрся плечами в широко расставленные колени, с плохо скрываемым восторгом осознавая происходящее. Если бы нашлось в его голове место хотя бы для двух взаимосвязанных мыслей, он бы восхитился возможной красотой этого зрелища со стороны. Пальцы играли с его волосами, и он жмурился под повязкой, бесконечно счастливый этим вниманием, как ребенок, урвавший драгоценное внимание к своей персоне.
Тяжесть груди легла к его голове, и Уилл задохнулся на вдохе, одновременно поглощённый этим сладостным пленом, и одновременно — внезапным послаблением со стороны ремня... Покорный слуга своей госпожи в этих сковывающих ремнях, заслужил, сумел, а всё же внутри нет-нет, да преломилась опасная жажда. Животное без намордника — вот что это было за чувство.
Уилл приподнял сведённые брови и медленно выдохнул, услужливо подставляя открытый рот, пока заветные пальцы хозяйничали в нём. Он знал, он ждал, он чувствовал, и всё это мучительным жгутом врезалось под дых. Со сдержанным нетерпением он послушно прошёлся языком по выставленной ладони, растерянно выдыхая, когда она исчезла.
— Да, моя госпожа, — исторглось из его груди, полное неприкрытого желания.
Ладонь легла на затылок, свободный от ремней, и хоть Уилл прекрасно понимал, что нужно делать, он всё равно покорно следовал именно этому мягкому давлению, потому как сейчас не существовало ничего, кроме воли госпожи. И жгучей искры злого огня, затеплившегося в глубине.
— Да, госпожа: я так рад служить тебе, спасибо, госпожа, — охотно признался он, едва успевая закончить фразу.
Руки обхватили ножки трона, пока Уилл чуть сильнее наклонился к своему призу. Открытым мягким ртом он полностью накрыл разведённые бархатные губы, укладывая горячий язык вдоль влажных лепестков. В нос ударил запах вожделения, дразня первобытное животное, и Уилл двинул плотным языком наверх и захватил губами бугорок клитора, вбирая его и посасывая. Ничто не могло его отвлечь, давление и вибрации лишь подхлёстывали его отчаянней, заставляя искать новые подходы и способы принести госпоже удовольствие. Движения языка были резкими, отрывистыми — и давяще-нежными на самом чувствительном месте. Напряжённым кончиком проникая внутрь и поддевая край он смешивал свою слюну с текущей влажностью, обильно заливая подбородок. Пальцы сжались сильнее, потому как собственное наслаждение от процесса болезненно ввинчивалось в основание позвоночника. Ещё немного, и он заскулит, выражая невыносимую степень восхищения своей госпожой.