На твое золото я куплю хлеба и вина, и буду есть и пить, и накормлю моих голодных смертенышей.
А потом душу твою выну и возьму ее бережно, положу ее себе на плечи, и опущусь с нею в темный чертог, где обитает невидимый мой и твой владыка, и отдам ему твою душу.
И сок твоей души выжмет он в глубокую чашу, куда и мои канут тихие слезы, — и соком твоей души, смешанным с тихими моими слезами, на полночные брызнет он звезды. (с)

<…> розовые отблески дрожат на горизонте, подобно агонии умирающего дня при победоносном наступлении ночи. Земля содрогается, вздувается и лопается ее дерн, со стоном и родовой дрожью выталкивая из себя хлябь грязи, пока рёв ненависти эхом возносится к небу:
— На каждого из вас выйдет по два человека, если не больше. Нападайте стремительно, убивайте быстро! — подает знак тот, чей облик свидетельствует о власти, дарованной богом и судьбою, и кто сидит верхом на огромном черном жеребце с лохматыми щетками над толстыми бабками ног. Веления его цельны и ясны. Его жаждущий крови тигр рычит, а ядовитая змея неслышно шипит, заигрывая с сердцем. Он сжимает губы. Красные прожилки в его глазах растут, как трава. В середине — окно зрачка: может, там и есть свет, но вокруг одна тьма.
Как только Он и его изощрённые в искусстве ведения боя воины, с мечами наголо, приближаются к деревне, собаки поднимают голос; однако ни один из жителей даже не просыпается. Возле телег стоят привязанные к колу приземистые лошади — пони. Завидев отряд, они беспокойно ржут, но и тогда никто не выходит, чтобы выяснить причину шума. Деревня спит. Ее хижины, с провалившимися ступенями, вытянуты, сложены из камня и крыты соломой. Их возраст не поддается определению: новых среди них почти никогда не бывает, а старые дома хозяева по мере нужды подправляют то с одного бока, то с другого.

Все заканчивается быстро. Деревня внезапно пустеет и затихает. Тем, кто наполнял ночь разноголосицей ужаса, попадаются лишь мертвые и не успевшие сбежать женщины и дети. Отряд сжигает их телеги. Топчет огороды. Поджигает крыши домов. А также он не упускает возможности обыскать сами дома в поисках убогого, но ценного скарба: связки вяленой рыбы, ждущей трапезы после поста, добрых кухонных горшков, ножей, зубьев для бороны, веретен и сетей.
Помимо всего прочего в одной из хижин отыскивается увесистая горсть монет. Это самая большая хижина, шагов двадцать в поперечнике. Неровное пламя горящих головешек, заменяющих отряду факелы, освещает раскинувшееся на полу тело мертвого мужчины, его пожелтевшее лицо и разрезанный, развороченный живот (прежде чем умереть, он набрасывается на бесчинствующих, называя их сыновьями шлюх и червями дьявола). Рядом в луже крови валяются убитые дети и женщина. Третий ребенок, девочка, лежит под промокшей от крови шкурой, и может показаться, что рука ее единожды дергается, когда один из новобранцев, — не освященный кровью настоящих битв и заявляющий, что ему восемнадцать, хотя он не уверен, так как потерял счет своим годам, — не спотыкается об нее. Испуганный мыслью, что в чистилище (а может и в аду) ему встретятся убиенные младенцы, чьи отцы и матери получат его душу взамен отнятых им детей, он валяет дурака и притворяется, будто не замечает ничего… а в темном углу верещит еще один ребенок, который тут же умерщвляется бравым сотоварищем.
Отряд уходит перед рассветом.
Долина дымится горячей кровью. Земля источает смердящий запах смерти… и так до тех пор, пока ветер своим шелестом не запечатывает их в покатых навесах бойниц и не сдавливает под чашами колоколов.

Легкая, крытая повозка ехала не спеша, время от времени поскрипывая колесами. Она катила по торной лесной дороге, ведущей к замку. На ее облучке сидели два человека: молодая, темноволосая девушка, которая ловко управлялась с неспешно идущей лошадью, и пожилой, но еще достаточно крепкий мужчина лет пятидесяти. Впереди ехала еще одна телега, но она, в отличии от предыдущей, не была крытая, и два человека, находящиеся в ней, были одеты намного проще, чем в крытой повозке.
Внезапно бричка остановилась.
— Почему мы встали? — крикнула девушка тем, кто ехал на первой лошади. — Через час начнет темнеть, а нам с последними лучами надо еще успеть доехать до ворот замка. И пошевеливайтесь, если не хотите заночевать в чистом поле. Стража с нами и разговаривать даже не будет. Не успели — значит не успели.
— Тут какое-то бревно на дороге лежит! — опасливо озираясь по сторонам, ответил ей юноша, который был помладше возрастом.
— Ну, и что! Что нам теперь — так и стоять и смотреть на это поваленное дерево! Слезайте с повозки и сходите отбросьте это никчемное бревно с дороги!
— Боязно как-то, — неуверенно прозвучало в ответ.
— Что вам там боязно! Накануне непогода была, вот ветер и повалил дерево на дорогу! — нарочито твердо крикнул мужчина, однако на сердце у него стало почему-то не совсем спокойно. Он принялся прислушиваться к окружающему их лесу, но вокруг стояла совершенная тишина. Все было тихо, ни одна веточка не шелохнулась. Лишь ветер ходил по макушкам деревьев, но он никак не проникал вглубь леса.
Послушав лесные звуки и  ничего подозрительного не находя в них, старик уж было поднял руку, чтобы махнуть и сказать, мол, все в порядке, как вдруг ближайшие кусты задрожали. Темноволосая девушка ойкнула, кубарем скатилась в самую глубь повозки и прикрылась брезентом. Мужчина же продолжал сидеть на облучке, но, на всякий случай, потянулся за вилами, которые лежали у него под ногами. Он стал грозно посматривать на ходящие ходуном кусты.
— Кто там? — громко крикнул он. — А ну выходи! Я не шучу! Нас много, и вам с нами не совладать!
Ветки кустов тут же притихли, будто бы играющий в прятки лиходей испугался грозного окрика, и вокруг снова воцарилась полная тишина.
— Ну-ка, возьмите вилы и сходите посмотрите, кто там такой смелый! — крикнул старик своим людям.
Те, нехотя, слезли с телеги и направились к источнику шума. Остановившись в пару шагах, они переглянусь друг с другом. В этот момент ничего не происходило... но потом кусты задрожали, и один из людей тут же  свалился на землю. В груди у него торчал нож с костяной ручкой. Его молодой товарищ, испуганно озираясь по сторонам, стал пятиться назад, нервно подергивая вилами, и остановился лишь тогда, когда запнулся о поваленное дерево. Мгновение - и перед ним выступила гикающая четверка людей, одетых кто во что горазд. Один из них наклонился над мертвым и, упершись ногой, вытащил из тела нож. Не спеша, он вытер его лезвие об рубашку покойного и, прищурившись, посмотрел на ошарашенного паренька. У того предательски начали намокать штаны. Разбойники загоготали.
— Ну, здравствуйте, господа приезжие, — щерясь беззубым ртом, произнес верзила с взлохмаченной бородой. Ни дать ни взять, сам главарь банды. — Чем поделитесь с чесной компанией?
Пожилой мужчина нервно оглянулся себе за спину, где за шторкой под навесом пряталась девушка, и покрепче сжал в руке вилы.
— Эгей, да ты не балуй! — тут же рявкнул верзила и кивнул двум своим подельникам.
Те быстро подбежали к мужчине и, не церемонясь, выволокли его из телеги, поставив на колени.
— Ты это чего, не уважаешь нас что ли? — усмехаясь, спросил верзила. Зайдя старику за спину, он вдруг резко наклонился и приставил к его горлу нож. — Ежели к нам безо всякого уважения, то и мы без уважения!
— Нет! — раздался взволнованный крик из телеги, и наружу высунулась женская головка, повязанная платком.
— О, смотри-ка — какая у нас цаца появилась, а мы тут без всякой там ласки по лесу бродим, яко волки сирые! — расхохотался главарь и распрямился, убрав нож от горла своей жертвы.
— Немедленно отпустите его, или я пожалуюсь кому следует, и на вас пришлют облаву! — возмущенно закричала девушка.
Раздался дружный хохот разбойников, и главарь, утирая от смеха слезы, произнес:
— Никто еще меня так не веселил. Тебя надо у нас оставить — будешь нас и днем и ночью развлекать, а мы тебя иногда будем за это кормить!
Разбойники снова захохотали, вибрируя животами, а тот юноша, чьи штаны намокли от страха, увидев, что никто не обращает на него внимания, бросил вилы на землю и рванул прочь. Но не успел он пробежать и пяти шагов, как ему под лопатку воткнулось лезвие.
— Рабби, сходи и принеси мой нож, да смотри, вытри его получше! — рявкнул верзила стоявшему неподалеку подельнику. — Я не советую со мной петушиться, - продолжил он, - не то я могу и осерчать, а ежели осерчаю, то для других это плохо бывает. Правда, Рабби?
Подельник кивнул и тоже, подражая главарю, ощерился, остановив масленый взгляд на девушке.  То, что должно бы называться головой выглядело у него как минимум странно: почти круглое с очень большими глазами, маленьким ртом и ноздрями вместо носа.
— Глаза свои не таращи, - получил он затрещину, - не по твою честь товар-то. Она моя будет, — верзила медленно подошел к телеге, в которой находилась девушка, протянул свою здоровенную лапищу, чтобы схватить ее за руку и выволочь, но та уперлась и завизжала. За это она получила по уху, да так, что потеряла сознание, повалившись с телеги как тряпичная кукла. Здоровяк подхватил ее, а когда оглядел получше, прицокнул языком:
— Давно у меня такой бабы не было. Хороша! А этого, — он исподлобья посмотрел на старика, все еще остававшегося в живых, — обыскать и связать, и телеги проверьте![icon]https://c.radikal.ru/c05/2012/83/99e8ef3cab22.png[/icon][nick]Dervila O'Dwyer[/nick]

Отредактировано Evelyn Wright (7 Дек 2020 18:40:01)